>>323585 Вторая часть доклада.
Это положило конец всем переговорам, потому как в следующую секунду мы уже бросились друг на друга. Костоправ, стянув перчатку, кинулся ко мне, Зигфрид с грохотом помчался на Арчера, тот отправил своих воинов на Райду, а сам выхватил саблю и пошел навстречу Сейберу, 303-ий погнался за Молью, стреляя на ходу.
Описать начавшийся дурдом словам просто невозможно. Это было не сражение, не несколько дуэлей, это была безумная кровавая свалка, все участники которой выкладывались по полной программе, понимая, что этот бой для них решающий. И мастера уже не смотрели за тем, что творят их серванты, и серванты уже не отвлекались на то, чтобы взглянуть на мастеров…каждый нашел себе противника и сосредоточился на нем одном.
Костоправ снова был под ускорением, так что если бы у меня сейчас не было своего, я бы стал бы трупом уже в первую минуту нашего боя. Глядя на синюшную опухоль, которой была его правая рука, я прекрасно понимал, что одно ее прикосновение ко мне означает если не смерть, то дикую боль точно. Уворачиваться от его ударов мне удавалось с большим трудом, труднее было только достать его самого - даже работая на пределе скорости, я смог только распороть ему куртку в нескольких местах, не больше. А когда я пропустил один удар, то моментально ощутил, что такое болеусилитель – и чуть не сдох на месте от этих ощущений. Это было похоже на сильнейший удар током, только в сотни раз сильнее, и вся боль концентрировалась в одной точке - он касался меня только секунды три, но этого хватило, чтобы меня согнуло и бросило на землю. В следующее мгновение получил мощнейший пинок по ребрам, выбивший из меня весь дух и заставивший откатиться еще дальше. Татари-режим почему-то совсем не помогал, все его хваленые рефлексы куда-то пропали. Костоправ уже был рядом, его рука метнулась ко мне, метя в лицо…
Вывернувшись и вскочив в последний момент, я метнулся в сторону, чувствуя, что Зепия снова проснулся - и в этот раз в голове был не просто смех, он мне что-то пытался сказать, но вот только что? Отскочив назад и уходя от удара, я замешкался и пропустил очередной, который, если бы не сработавшие в последнюю секунду рефлексы татари-режима, определенно сломал бы мне челюсть. Еще удар - он отозвался выстрелом в правом ухе, потом еще один – в живот, меня снова повело в сторону, снова повалило на землю…
Теперь, сквозь почти покинувшее меня сознание пробился голос Татари – он требовал от меня подняться и продолжать. Последнее, что я разобрал, было «сейчас будет больно». И правда, в голову словно начали вливать расплавленный металл, через оба уха, перед глазами все поплыло. А вот и Костоправ. Иди сюда, иди, иди, я тебя выпотрошу…
Контроль Райды затрещал по швам и прорвался – другого объяснения внезапно охватившему меня безумию просто не было. Вне себя от ярости – хочу ВЫРЕЗАТЬ – я как-то ушел от целой серии ударов, а потом наконец смог задеть начавшего выдыхаться Костоправа – он увернулся от когтей, грозивших распороть ему грудь, но удар кулаком в лицо, с хрустом сломавший ему нос, он пропустил. Татари заливался смехом, а я, абсолютно себя не контролирующий, закрепил успех еще парой ударов, отправив русского мастера отдыхать на асфальт. Татари требовал подскочить и добить, разрезать, распороть, искромсать, пока он не очнулся, но когда я смог обернуться и увидел, что творится на летном поле, то просто потерял дар речи.
Арчер и Сейбер сошлись в бою, который продолжался уже довольно долго. Зифгрид прорубал в рядах его бойцов кровавую просеку, кровь и тела умирающих обращались золотой пылью, что разлеталась по ветру. Арчер, прятавшийся за рядами своих солдат, поливал Зифгрида стрелами – точнее, белыми лучами, в которые эти стрелы обращались, но все безрезультатно: его раскаленная броня не повреждалась вообще. Лихорадочно оглядываясь по сторонам, я пытался найти в творящемся хаосе Медузу, но ее нигде не было видно…хотя судя по тому, что к башне управления полетами бежали воины Арчера, ей пришлось отступить туда. И я даже знаю, зачем – башня была достаточно высокой, чтобы там можно было призвать пегаса. 303-ий и Кирса тоже пропали, поэтому я мне оставалось только одно - разорвав зубами пакет с кровью и выпивая его на ходу, бежать на помощь Райде.
Черноту ночного неба нарушило появление в нем белого пятна, которое постепенно увеличивалось в размерах, но это пятно не было пегасом Райды - то шел на посадку самолет Моли. А учитывая, что диспетчерскую тоже зацепило манавыжималкой, которая работала на переделе несколько минут, там уже никого не должно было остаться в живых – посадка обещала быть жесткой.
Броня Сейбера стала мерцать – похоже, время неуязвимости подходило к концу. Воины Арчера, видя это, усилили натиск, бросаясь на него со всех сторон в самоубийственной атаке. Плащ Зигфрида, дарующий ему невидимость, уже был изорван мечами и исколот копьями – от него остались только дырявые обрывки, за которыми виднелось темное пятно, словно чернильная клякса на его раскаленных добела доспехах. Вот где смерть твоя…
Башня контроля затряслась и пошла трещинами, в воздухе над ней что-то замерцало - там словно распускался цветок из каких-то невозможных светящихся фигур. На это было больно смотреть, поэтому как оттуда вывалился пегас, я, собственно, пропустил, видел только как белое пятно, хлопая крыльями, пронеслось над рядами бойцов Арчера, что штурмовали башню и развеяло их золотой и серебряной пылью…
Не знаю, какой шум был невыносимее: крики Сейбера, свист стрел-лучей Арчера, вой Татари в моей голове или же вой двигателей заходящего на посадку самолета - на их счастье, огни на полосе еще горели, вот только внизу, прямо под ними, сцепились два озверевших серванта, а третий направил свою животину прямо на них – видимо, Райда решила избавиться от самолета вместе с обоими нашими противниками разом. Глядя на ожесточенную битву слуг, я внезапно почувствовал себя совершенно чужим на этом празднике жизни и решил, что стоило бы найти укрытие, пока меня не зацепило. А то разнесет вместе с воинами Арчера еще…
Костоправ так в себя и не пришел – головой об асфальт его приложило нехило, мне начало казаться, что он уже готов и дышать скоро перестанет. Я побежал вперед, пользуясь тем, что на меня серванты, занятые друг другом, внимания сейчас не обращали, и увидел бредущую в нашу сторону Моль, с пистолетом в руке. Где-то вдалеке валялось тело…
НЕТ! Он не мог так просто сдохнуть! Нет, нет, не верю! Не верю!
Не знаю даже, на что я рассчитывал – наверное, сократить дистанцию до Моли под ускорением, вскрыть ее «упаковку» - костюм Пепельного Палача – и выпотрошить эту сволочь, но Кирса даже не смотрела в мою сторону, она заплетающимся шагом тащилась к месту сражения сервантов. Я бросился туда же, поняв, что она, видимо, решила помочь Сейберу кольцом и бросился туда же.
От армии Арчера остались жалкие ошметки. С перекошенным от злости лицом, напоминающим застывшую окровавленную маску, Зигфрид добивал последние пытавшиеся задержать его отряды, от его плаща уже вообще ничего не осталось, доспехи во многих местах пошли трещинами. Подкрепление, вызванное Арчером, было уничтожено практически моментально пронесшимся над полем битвы пегасом, камни в короне серванта Костоправа начали мерцать, а потом и вовсе гаснуть один за другим. Прорвавшись через последних бойцов Арчера, Зигфрид начал уже замахиваться мечом…
Три стрелы, выпущенные одна за другой превратились в шесть. А потом все шесть вместе – в белые лучи, размотавшиеся от тоненьких ниточек света до размеров силовых кабелей - сеть упала на Сейбера, пытаясь прижать его к земле и раздавить, растереть в порошок, пропустить через себя, как через решето. Его броня затрещала, но выдержала, Зигфрид согнулся до земли, но меча не выпустил, все пытаясь разрезать все туже стягивающуюся сеть.
Такого шанса не хотел упускать никто.
Райда направила пегаса вниз, собираясь покончить с обоими сервантами одним ударом – она лишь чудом разошлась в воздухе с приземляющимся самолетом Моли, который угрожал зацепить их своим огромным крылом. Сама Моль, словно зомби, брела вперед, я, не тратя оставшиеся силы на ускорение, тащился за ней по взлетному полю со своей обычной скоростью.
Арчер опередил всех. Сейбер, наконец, нашел в себе силы разорвать сеть и, высвободившись, кинулся было на своего врага…
Только его там уже не было. Арчер на мгновение ушел в призрачную форму, выйдя из нее уже за спиной Зигфрида и послал один ослепительный луч прямехонько в черную кляксу на его спине. В это же мгновение дотащившаяся до места битвы Моль – я ее почти уже догнал – сняла с пальца и бросила своему серванту кольцо, после чего рухнула без сил на землю.
Сейбера бросило вперед, его меч, проскрежетав по асфальту и высекая в нем искры, выпал из его рук, сам сервант по сделал еще несколько шагов вперед прежде чем покачнуться и рухнуть, словно подрубленное дерево. Моль, приподнявшаяся на руках, но еще бывшая не в состоянии подняться, закричала, ее визг маска Пепельного Палача превратила во что-то невообразимое. Дрожащей рукой, слепо шарящей по земле, Сейбер нащупал прикатившееся к нему кольцо, сжал его в кулаке. Из его спины торчала стрела, в которую превратился белый луч, но он все еще никак не желал оставлять этот мир. Арчер направился к нему, занося саблю для последнего удара. Моль, рывком приподнявшись и вскочив на ноги, бросилась к ним, что-то крича. Я кинулся за ней, видя летящего прямо на сервантов пегаса Райды и уже зная,
что сейчас будет.
Отшвырнув саблю в сторону, Арчер выпустил в воздух целую тучу стрел, каждая из которых стала нитью, а каждая нить – элементом новой сетки – судя по ее виду, самой прочной из всех, что он когда-либо создавал. Белое крылатое пятно влетело прямо в сеть, и я уже ожидал, что пегас с легкостью прорвет ее, как в прошлый раз, но сейчас сеть к моему ужасу подействовала. Запутавшейся в стремительно стягивающейся вокруг него сетке пегас рухнул вниз, ломая крылья и пропахивая борозду в асфальте. Несколько секунд спустя – взрыв, ослепительная вспышка, заставляющая всех нас закрыть глаза руками.
Нет. Нет. Нет. НЕТ! Медуза, нет, нет, только не она, только не она. Не сейчас. Это просто невозможно. Ничего не помню, ничего не понимаю. Ничего больше не хочу. Только ВЫРЕЗАТЬ этого скота и умереть вместе с ним. Ускорение. На полную Ускорение!
И когда я поравнялся с Арчером, я увидел, что моя помощь – будто я вообще мог чем-то помочь сейчас Райде – уже и не нужна: Арчер, страшно хрипя, пытался освободиться от опутавшей его горло цепи, за другой конец которой тянула Медуза, в последний момент успевшая покинуть свое средство передвижения. Арчер пытался дотянуться до ножа на поясе, но я подскочил к нему и принялся кромсать когтями, пытаясь прорезать древние доспехи. Арчера бросило назад, протащило по асфальту, он все еще пытался стащить с себя цепь, когда Медуза подтащила его к себе и загнала кинжал в грудь по самую рукоять. Я бежал к ним, понимая, что сейчас свалюсь прямо тут, сил не оставалось вообще. Арчер дернулся еще несколько раз, схватил Медузу за руку и улыбнулся – я отчетливо это видел, я уже был рядом. Улыбнувшись, он прохрипел два последних своих слова – «Неплохая война».
А потом ушел. Ушел, хрипло рассмеявшись, постепенно обращаясь золотой пылью, он смеялся, пока у него было лицо. Со звоном упала, прокатившись по земле, потускневшая корона, тоже рассыпаясь прахом, и вскоре на ее месте остался один-единственный драгоценный камень, изуродованный трещиной - катализатор, который использовал Костоправ.
Райда поднялась на ноги. Подошла ко мне, выронив цепи и кинжалы. И повалилась на меня без сил, что-то прошептав – в последний момент успел подхватить ее и не дать упасть. Черт, да я сам тут сейчас вместе с тобой свалюсь, что же ты делаешь. Прижавшись ко мне, Медуза зашептала – я чувствовал ее горячее дыхание – «Сказала же. Ты мой. И никто тебя не убьет». Потом закрыла глаза и окончательно отключилась. Осторожно положив Медузу на землю, я осмотрел ее в поисках ранений. Нет, вроде ничего страшного. Но почему она вырубилась? Мана на исходе, что ли? Пошарив по карманам, я нашел последний пакет, разорвал и, заставив Медузу прийти в себя (пришлось ее несильно встряхнуть) напоил кровью. Напоил бы и своей, но моя сейчас татурнутая, нельзя, нельзя. Надеюсь, что этого хватит. Надеюсь. Надеюсь. Медуза сказала, что волноваться не надо, что она «только отдохнет». Мне ничего не оставалось, кроме как аккуратно уложить ее тут и стараясь вытерпеть боль во всем теле, возвращаться туда, где остались Моль и Сейбер.
Зифгрид умирал медленно. Броня шла трещинами и стремительно покрывалась ржавчиной, отслаивалась, отваливалась кусками и рассыпалась пылью. Моль, державшая его голову на руках, безостановочно бормотала его имя, маска искажала ее рыдания, делая из еще невыносимее. Когда броня Сейбера развалилась окончательно, нашим взорам предстал Зигфрид без своей скорлупы – и выглядел он совсем не так, как я его представлял.
Не громила. Не перекачанный шкаф. Не здоровенный амбал, каким его делали доспехи. Бледный, как смерть, тощий, как узник концлагеря, одетый в мешковатую серую рубаху из грубой ткани, с искаженным нечеловеческой мукой лицом, он выглядел таким хрупким, словно мог переломиться от легкого ветерка. Дрожащей рукой он дотянулся до Моли, которая опустилась к нему, сотрясаемая рыданиями и погладил ее белую маску, схватил Кирсу за плечо, чтобы что-то ей сказать.
Ног у него уже не было.
Я стоял, не шевелясь и не говоря ни слова – слова тут ничем помочь не могли.
Выстрел. По асфальту чиркает пуля.
В нашу сторону идет, пошатываясь и матерясь по-черному, Костоправ с разбитым лицом, из его сломанного носа течет кровь, очков на нем уже нет - и вид его глаз мне сейчас
совершенно не нравится. Когда-то давно, очень давно, Моль говорила, что он обладает слабенькими Мистическими Глазами, способными на создание простейших иллюзий…но в моем нынешнем состоянии и это уже было более чем серьезно.
Отвести взгляд я не успел.
Он оказался рядом со мной. Ударил. Я увернулся, и полоснул его когтями, хлынула кровь…
Он исчез. Нет. Его вообще рядом со мной не было.
Костоправ был уже рядом с Молью. Пинком отшвырнув ее от умирающего Сейбера – тело Зигфрида исчезло уже по грудь – русский мастер рассмеялся, и медленно пошел на скорчившуюся на земле Моль.
Нет. Остановить. Пусть я сдохну, но я это сделаю. Татари, если слышишь, то помоги хоть ты, ибо больше некому.
Кажется, он услышал. Потому что я смог пойти.
Костоправ навис над Молью, нанося ей удар за ударом, его тяжелый ботинок врезался в ее тело раз за разом, немка вся сжалась, пытаясь закрыть голову руками в кожаных перчатках. Схватив ее за горло, Костоправ приподнял хрупкую Моль над землей, приложил правую ладонь к ее белой маске.
Хлопок.
Осколки полетели во все стороны, один из них царапнул Костоправа по руке и тот выпустил свою жертву. Моль, упавшая на землю, не упустила последнего своего шанса, и сбросив с себя тяжелый плащ, попыталась отползти назад. Костоправ шел на нее, поднимая правую руку – он даже закатал на ней рукав до самого плеча, чтобы Кирса видела, во что превратилась его конечность.
Слово за словом Костоправ лаял – «Видишь это? Видишь эту руку, Пепельный Палач? Здесь шестнадцать часов агонии, которые ты оставила ей. Я нес их здесь все эти годы, я терпел, я хранил, я не растрачивал зазря. Теперь я верну их тебе. Все без остатка. Страдай, как страдала она. Я хочу, чтобы ты страдала».
Я не мог на это просто смотреть. Почему? Не знаю, наверное, потому, что я не видел никакого Пепельного Палача – он умер вместе с этой страшной маской. Я видел только зареванное и испуганное до смерти существо, которое, захлебываясь слезами, бормотало одно и то же – «Я просто хочу жить».
Я кинулся к Костоправу, надеясь, что успею хотя его ранить, хотя бы задеть - ноги отказывались меня держать, мне
срочно нужна была кровь.
Я не добежал, ускорение кончилось раньше, чем я успел дорваться до русского мастера, я рухнул на полпути, но я заставил его отвлечься на какую-то секунду.
Моли этой секунды вполне хватило, чтобы раскрыть висевший у нее на шее мешочек с «пеплом Класса» и вытряхнуть его содержимое Костоправу в лицо.
Русский мастер закрылся рукой, зашелся кашлем, закричал – нет, не закричал, завыл от боли – его качнуло назад, бросило на асфальт, а потом начало неудержимо рвать. Моль, сжимая в руках опустевший мешочек, поднялась на ноги.
Хорошо, что ускорение меня подвело, если бы я был хоть чуть-чуть ближе, то порошок достал бы и меня. Даже сейчас я постарался отползти как можно дальше, зажав рот и нос ладонью, а вытащив из кармана платок – платком.
С трудом стоявшая на ногах Кирса, кашляющая едва ли не сильнее Костоправа, что скорчился у ее ног, повернулась ко мне и выплюнула - «Вы сдохнете! Все, все, все! Все вместе со мной!». И бросилась – и откуда у нее только были силы? – бежать к терпеливо ждущему ее самолету.
Костоправа тем временем уже прекратило рвать и он начал подниматься, потом, дико вращая глазами, ткнул в мою сторону пальцем и что-то захрипел, я смог разобрать только «иммунитет» и «не упустить». Потом, прокашлявшись и будучи снова скрученным тошнотой, он выплюнул следующее – «Если бы не ты, я бы уже сдох». Заметив мое удивление, он пояснил, что ему не дал хватануть смертельную дозу порошка сломанный нос, а рот он успел прикрыть. Впрочем, по его собственным словам, жить ему оставалось от силы пару часов. И пока он был жив, он не собирался сдаваться. Помню, перед тем, как мы бросились в погоню за Молью, я сказал ему, что он сумасшедший. А он поправил меня, обратившегося к нему как к Костоправу и впервые назвал свое имя – «Какой я Костоправ? Алексей я. Уж хоть сдохну, как человек».
В одном он сейчас был совершенно прав: мы могли быть смертельными врагами, но дать Кирсе уйти и погубить весь город, а потом, в перспективе, и весь мир – мы не могли.
До самолета мы бежали без всяких ускорений, ни у меня, ни у Костоправа сил на это уже не было, и если бы мы преследовали кого-то другого, а не Моль, то давно бы уже упустили свою цель, но Кирса бежать быстро тоже не могла. По пути она сбросила с себя тяжелый костюм, оставшись в одной тонкой рубашке, но это ей все равно особо не помогало. Мы бежали за ней к самолету, в борту которого уже приветственно открывалась дверь. Позади нас я увидел силуэт Райды – она уже пришла в себя, пыталась нас догнать, рядом с ней был кто-то еще, но его фигуру посадочные огни из темноты своим светом не вырывали - он шел там, где они уже потухли. 303-ий? Выживший наемник Моли? Еще кто-то? Не знаю, оглянуться я смог успеть только один раз.
К самолету не было подано трапа, но из дверей уже вытащили и разложили лестницу, до которой Моли оставалось всего ничего. Я сейчас сдохну, столько бегать. Точно сдохну. Я падал и снова вставал, русский мастер помочь мне не мог, он не мог ко мне даже приблизиться из-за того, что весь был перепачкан порошком.
Моль уже забиралась по лестнице, когда Костоправ, обогнавший меня, добрался до нее и полез следом. Кирса скрылась в салоне, а из дверей высунулся наемник с пистолетом, целящийся в русского мастера. Тот тряхнул лестницей и боец Моли с криком ухнул вниз, сломав шею. Рухнул рядом со мной. То, что надо – вырвал ему руку и быстро отжал, стараясь не пропустить ни капли крови, потом кинулся к лестнице, по которой наверх уже забрался Костоправ. Я – за ним.
Моль бежала через салон и кричала пилотам, чтобы те немедленно взлетали, в ответ ей орали, что это форменное самоубийство: в полной темноте, без диспетчеров, без огней…речь пилота прервал выстрел, после чего я услышал шум двигателей. Плохо, плохо, совсем плохо дело…
Когда я поднялся наверх, Костоправ уже закачивал душить последнего из наемников Моли, а когда в кабине раздался выстрел – мы уже бежали через салон вслед за Молью.
Железная дверь распахнулась и Кирса выглянула из кабины – я заметил, что правый рукав рубашки у нее оторван, а на руке виднеется свежий след от укола. Решилась применить сыворотку? Вслед за ней оттуда вывалился труп пилота. А самолет уже не просто дрожал, он приходил в движение, кажется, начинал двигаться вперед. Без пилота…да мы так влепимся в первое же здание и сгорим ко всем чертям! Или же она этого и добивается?
Мы остановились. Увидев меня, Кирса оскалилась и процедила сквозь сжатые зубы «Не лезь».
Выстрел.
Костоправ рванулся к ней через весь салон, я пытаюсь уклониться от пули.
Выстрел. Выстрел. Выстрел.
Хлопок. Грохот падающих тел.
Боль. Боль неописуемая. Моль целилась мне по ногам, и попала, куда хотела, свалив меня на пол. Но пуля, попавшая мне ниже колена, порошка не содержала. Почему? Неужели она ради меня сменила оружие?
Костоправ лежал сверху на Моли, вокруг трех выходных отверстий на его спине растекались красные пятна. Он еще шевелился. Моль тоже. Я не мог подойти ближе, я не мог даже встать, от этой боли хотелось орать в голос, но я сдерживался, потому что сдерживаться умела даже Моль. А самолет медленно полз вперед, набирая скорость.
Выбравшись из-под русского мастера, Кирса заметила меня. У нее сейчас был какой-то совершенно глупый взгляд, словно она не верила в происходящее. Она посмотрела на меня. И спросила.
«Все, да?».
Я не мог ответить.
«Как-то глупо вышло».
Я не мог ответить.
«А я ведь просто хотела жить».
Я просто не знал, что ей сказать. Не знал и проклинал себя за это.
«Ты ведь тоже поверил, правда?».
Тут я впервые заговорил – «Во что?».
«В то, что я активирую бомбы. Скажи сейчас. Поверил или нет?».
Я не мог сказать ей правду. Просто не мог. У меня вышло только тихое «Нет».
«Нет, ты поверил. Я знаю. Я же видела. Почему? Я же не такая плохая. Я же не такая плохая».
Самолет пол вперед все быстрее.
«Уходи отсюда».
Уходить? Сейчас? Выпрыгивать на ходу? Я попытался встать, когда Моль тихо покачала головой – «тогда уползай. Я должна закончить дела».
У меня почти получилось. Я почти смог встать, я хотел доползти до нее и вытянуть отсюда вслед за собой. Но она снова подняла пистолет.
«Последняя пуля с отравой. Второй раз я буду стрелять в лицо. Как всегда делал Пепельный Палач».
Я не хотел. Я не хотел уходить. Она
заставила меня идти в сторону выхода под дулом своего пистолета.
«Погуляем потом как-нибудь? Когда я отсюда выбер ».
Костоправ ожил. Его чудовищно изуродованная правая рука схватила Моль за горло, сорвала с шеи мешок с порошком и разорвала его. Обоих окутало ядовитое серо-синее облако «пепла Клааса».
Выстрел. Последний выстрел. Костоправ падает на Моль. И теперь уже никто из них не шевелится.
Не хочу на это смотреть.
Самолет набирал скорость. Держась за стенку, я кое-как выбрался из салона, встал у распахнутой настежь двери.
Придется прыгать. Сейчас. Потом будет уже поздно. Повезет – сломаю себе что-нибудь. Не повезет – ну что ж…прекрасный конец для мерзкого участника этой мерзкой истории.
Я не помню самого падения. Даже удара не помню. И боли. Потом боль была, еще какая – хуже всего было, когда меня куда-то тащила Медуза. Или 303-ий. Или оба вместе. Не знаю. Все, что потом - чернота непроглядная.
Я жив. Кажется. Куда меня тащат, что стряслось с самолетом, успела ли подействовать сыворотка на умирающую Моль – ничего не знаю. Сколько костей я себе переломал своими акробатическими трюками – тоже без понятия. Время от времени прихожу в себя и вижу Медузу. Потом сознание снова отступает. Провал, возвращение, провал, возвращение, провал…
Возвращение.
Медуза рядом. Она жива, значит, пока что буду жить и я.
