| >> |
No.32577
Это написано (я пишу) на листьях, испаряющихся на свету. Так что, если вы можете сейчас что-то разглядеть, то это не надолго.
Лист первый.
Я взволнован. Зажигая свечу, здесь, среди разбросанных по пыльному полу механизмов, каких-то деревянных деталей, жадных ртов этих печей для обжига глиняных сосудов, я думаю, что снаружи и так день, но отсюда его не видно. Плотные слои живой атмосферы и эти бесчисленные иглы высоких башен в нашем промышленном секторе скрыли свет солнца этого мира навсегда. Мой голос заставляет пламя свечи дрожать.
Я испуган. Ведь зажигая свечу, я чувствую свободу этих рук, усталые пальцы этого тела делают ошибку. Гаснет уже вторая самодельная спичка и лицо разморщинивает медленная улыбка. Я понимаю, что могу забраковать важную деталь механического устройства, могу её переделать, улучшить, сотворить крах и аварию! Но это уже... Я? У меня есть, однако, право на ошибку! - Пишущая рука замерла, а мысли потекли дальше такие: ах, что-то я увлёкся, слишком увлёкся греховными размышлениями о свободе в искусстве, своими греховными искусственными идеями. Так, что сам грех часто кажется мне формой искусства: сделать что-то не так, сделать что-то неправильно, таким образом создав прецедент и, возможно, новые стандарты! Такие мысли появляются от возможности гордиться тем, что получиться нечаянно и вопреки, на зло всему миру, и от настоящего желания удовлетворения лени, но не от истинно добрых намерений творца. Пора уже мне исповедаться и испить, уже видимо, полосатый нектар! Где он!? Вот уже в моих руках сосуд с пульсирующей внутри круглыми кольцами, разноцветная, похожая на пиявку, жидкость.
Всё. сейчас, сейчас... - Рука просветляющегося залааливает пустую склянку в Берт и продолжает запись в дневнике:
- Возможно по-этому природа поступила именно так именно со мной. Вчера ночью появился на свет мой приемник. Он не совсем обычен. У него нет ни глаз, ни ушей. Его череп не имеет даже отверстий для них. Наглухо запечатана его черепная коробка. Я нарисовал его: * И Так он кажется мне прекрасным, ведь я наделяю его образ всеми неясными надеждами, коренящимсися в моей душе. Сейчас же мне нужно идти к моему старому знакомому, кто один из Хозяев Печали теперь, чтобы спросить приемнику глаза и уши.
Это написано (я пишу) на листьях, испаряющихся на свету. Так что, если вы можете сейчас что-то разглядеть, то это не надолго.
Лист первый.
Я взволнован. Зажигая свечу, здесь, среди разбросанных по пыльному полу механизмов, каких-то деревянных деталей, жадных ртов этих печей для обжига глиняных сосудов, я думаю, что снаружи и так день, но отсюда его не видно. Плотные слои живой атмосферы и эти бесчисленные иглы высоких башен в нашем промышленном секторе скрыли свет солнца этого мира навсегда. Мой голос заставляет пламя свечи дрожать.
Я испуган. Ведь зажигая свечу, я чувствую свободу этих рук, усталые пальцы этого тела делают ошибку. Гаснет уже вторая самодельная спичка и лицо разморщинивает медленная улыбка. Я понимаю, что могу забраковать важную деталь механического устройства, могу её переделать, улучшить, сотворить крах и аварию! Но это уже... Я? У меня есть, однако, право на ошибку! - Пишущая рука замерла, а мысли потекли дальше такие: ах, что-то я увлёкся, слишком увлёкся греховными размышлениями о свободе в искусстве, своими греховными искусственными идеями. Так, что сам грех часто кажется мне формой искусства: сделать что-то не так, сделать что-то неправильно, таким образом создав прецедент и, возможно, новые стандарты! Такие мысли появляются от возможности гордиться тем, что получиться нечаянно и вопреки, на зло всему миру, и от настоящего желания удовлетворения лени, но не от истинно добрых намерений творца. Пора уже мне исповедаться и испить, уже видимо, полосатый нектар! Где он!? Вот уже в моих руках сосуд с пульсирующей внутри круглыми кольцами, разноцветная, похожая на пиявку, жидкость.
Всё. сейчас, сейчас... - Рука просветляющегося залааливает пустую склянку в Берт и продолжает запись в дневнике:
- Возможно по-этому природа поступила именно так именно со мной. Вчера ночью появился на свет мой приемник. Он не совсем обычен. У него нет ни глаз, ни ушей. Его череп не имеет даже отверстий для них. Наглухо запечатана его черепная коробка. Я нарисовал его: * И Так он кажется мне прекрасным, ведь я наделяю его образ всеми неясными надеждами, коренящимсися в моей душе. Сейчас же мне нужно идти к моему старому знакомому, кто один из Хозяев Печали теперь, чтобы спросить приемнику глаза и уши.
Дописав в дневнике Реэ Ре'суд вышел из мастерской прямо на улицу. Затревожилась взвесь чёрных без бликов капель в воздухе живой атмосферы. Капли на некоторое время облепили его тело, с ног до головы покрыв узорчатой плёнкой. Поменяв свой цвет на алый, они впитались в тканную одежду, соединились в узор, состоящий из красных сигнатур Меняющегося Имени, подобающего произнесению вне дома. Узор из имени гласил: “Ры Расул просветляющийся трижды, право 901, льгота 6”. Где-то высоко в небе шёл дождь. Элементы живой атмосферы соединялись в огромные лепестки, подхватывали капли падающей воды горстями, закручиваясь в трубы, словно воронки несли водоворот влаги жителям города. (сначала на водопад в центре Храма Суицида для Хозяев Печали, затем во Дворец Депрессии, где восседали знающие, потом в комнаты аппатии и так далее). Иногда какие-то капли просачивались через систему водосбора и падали на замощённый шестиугольниками пол города. Вот и сейчас одна, избежавшая водопровода капля шлёпнулась тихо рядом со ступнёй этого тела Реэ. Кап!
Всё также смотря под ноги, Ры Расул просветляющийся трижды прошёл в центре площади Пленённого Джина и встал напротив статуи: Вот как-будто скелет с зачатками мышц, оплетённых сухожилиями и кожей, а изящный вьюнок - гетеротроф впивается трихомами в каждую его мышцу. А в 17 основных нервных центров прорастает мицелий *нейродов. Кровь Джина светиться синим и можно видеть, как медленно и спокойно сокращается его сердце. Джин – обмякшая кукла в обьятиях конструкций своей как-бы клетки, проросшей внутрь узника. Клетка держит Джина, словно пятерня держащая горсть постоянно опадающего сквозь пальцы песка, который всё же до конца никогда не опадёт, напарываясь на иглы, вырастающие под ним. Игольчатая пятерня - второй лепесток этого чудесного цветка - бережно и заботливо сдерживает кажущийся хаотичным рост плоти джина. Джин пробует разные варианты своего освобождения, словно играет в шахматы своим телом, и проигрывая, вновь расставляет фигуры. И вот как раз, наступил момент, когда Джин ретировался. Итак, тело его было безвольным, а голова поникшей. Ры приблизился к живой статуе вечного пленника на расстояние вытянутой руки и произнёс приветствие:
- Здравствуй пленённый джин. - Тут же статуя несколько встрепенулась и приподняла голову с половиной звериного похожего на кошачье лица. Атмосфера сгустилась рядом с гортанью Джина тонкой плёнкой, образовала мешок нагнетающий воздух, в образовывающуюся гортань и в щель между голосовых связок, касая язык, нёбо, и, выходя между верхними и нижними рядами зубов и губы, превращающися в звуки речи. То был аппарат-переводчик с языка джинов - существ, которые были насильственно ассимилированы в живой город из-за их склонности к бессмысленному насилию. Многие Джины остались живы из-за научного интереса к ним, А каста Арукх даже была полезна из-за своей более чем странной склонности выполнять любые приказы, кроме приказа выучить наш язык и не уничтожать всё живое.
- Приветствую, механик. – отозвался Джин. – Ну что? Там в высоких башнях Хозяева Вашей Печали ещё не собираются меня отпускать? Когда же они отпустят меня? Спроси у них, пожалуйста! - Сложно было понять, говорит ли он искренне или только играет. Во время первой фразы ухмылка создала на его лице губы, после же в мимике и словах была такая детская наивная надежда и надрывное рвение, что захотелось бы сделать всё, чтобы это существо не страдало. Ры, однако, не сомневался, что джины могут одновременно испытывать ненавись и любовь и быстро переключаться с одного чувства на другое. Но думал о том, чем же занят разум этого Джина?
- Я не знаю, когда тебя освободят и освободят ли. Сегодня я иду по делу к старому знакомому. Я поговорю с ним и о тебе.
- Да. Но что же случилось от тебя?
- Святилище Аппатии. - оборвал я нить разговора, - Обитель Печальных. Ко Цха'лет Ри'ту. Посетитель Раэ Ра`суд. Отменить перенос Монады по-умолчанию. Требуется личное присутствие Эго в этом теле. Требуется транспорт.
Транспорт стоит двадцати капель крови. Воспользуйтесь синим жалом. - разъяснил переводчик бесцветным голосом.
Нет, я – Ры Расул просветляющийся трижды. – Глаз Джина улыбнулся. – Да, конечно. Крови не нужно. ) Спасибо за терпение и, пожалуйста, ожидайте, о Проосветляющийся.
– Тхаренн хенн лата - ти тур ват. – сказал по-своему Джин Пустой Площади.
– Даэл тирва ла. Данот сэ си матаул пдётт. – ответил Раэ.
Из тёмной пелены тумана доносился усиливаясь цокот копыт. Это прибыл рикша - возлюбивший меня за сомнительные заслуги прошлого, такой же просветляющийся.
Здравствуйте, мой возлюбленный господин Раэ Расуд Трижды, и трижды здравствуйте, я так люблю вас. Я восхищаюсь вашим Эго. Изваяние вашего тела хорошо видно из моего окна в моём скромном стойбище. Ваше изображение в статуе так прекрасно: ваша поза описывает Кайгун, а стан тела символизирует Берт, т т.п.)) и Т.П.!!! Вы служили в таких великих городах, что я и не сочту! Вы поняли!!! Я буду рад служить вам. Это будет счастье для такого меня. Хотите, чтобы я замолчал?
- Да, молчи, просветляющийся. Доставь меня ко Цхалет Риту.
По глазам рикши было видно, что он удовлетворяет моё истинное желание того, чтобы сам он замолчал, и получал от этого сладостное удовольствие. У истинного желания есть свой запах и он чувствует его. Что же у него с лицом? По подтёку ярко фиолетовой жидкости на левом краю его рта, я понял, что около получаса назад он принял сок благостного служения у источника вечного наслаждения, и ему доставит удовольствие всё, что прикажу ему. Я сел в двухколёсную повозку. И сильные ноги рикши, похожие на ноги коня, с коленом в обратную сторону понесли нас по ступеням из шестигранников, выскакивающих из пола города под его ноги.
- У тебя, должно быть, есть крылья. Лети, так будет быстрее. – Выразил я пожелание. И, оттого, что крыльев у него не было, от приказа молчать, при невозможности выразить ситуацию, в любви ко мне, он кончил на ходу. Оросив ступени своим семенем. Такой молодой Сатир. Я задёрнул золотистую штору и откинулся в кресле. Мне хотелось успеть в башню до начала заката.
***
Сломаный рог.
Копыта рикши ступили на каменные ступени. Две ступени опоясывающие здание были приглашением к тому, что можно было забраться по ней наверх и получить, наконец, аудиенцию у одного из Хозяев Печали, чем я и занялся без раздумий. Дурное сцепление рук с влажным камнем, острые края вылезавшей то тут, то там похожей на металл породы. И что-то липкое стекало сверху – это концентрированный нектар цветка *Зензэл, венчающего эту башню. Только вдохнув его аромат, я уже стал путать левую и правую руки и стороны тела, объекты начали терять взаимную логическую связь. Ну, ещё немного! Это всё опасно только если бояться, если поддаться животной панике, не контроллируя свои движения. Раз! Ступня соскользнула со ступени, и мысленно я уже падаю вниз. Я вижу себя со стороны. Сфинктер пытается разжаться, чтобы опорожнить кишечник. Так мои древние предки отпугивали хищников впадая в панику и шок. Но я держу себя в руках. Уже корниз. Хорошо. Дополз. Перевисая через небольшой бортик, я любуюсь закатом, пока солнце не закроет длинная, в контровом свете, чёрная фигура.
****
Сатир не знал куда деть себя. Его копыта , соскальзывая с двуступенчатого карниза хрустели о камень. Что-то вроде чёрной молнии пронеслось у меня левым ухом, мимо. Из какой-то булькающий звук и через секунды он, брыкающийся сатир был за удавку за шею затянут на первое плато башни. Сатир только успел сделать первый хриплый вздох для передышки, как сам остановил его и обмер, увидя тёмную фигуру Хозяина Печали, тотчас же пал ниц, что дало ему время прийти в себя. Я перелез на лепесток первого плато и двинулся к своему старому знакомому – той самой тёмной в постоянном за ним контровом свете фигуре.
- Интересно, это интересно - … мы молча приветствовали друг друга – Я хочу спросить тебя, должны ли чьи-то уши слышать наш разговор.. – Неа. – Взяв сатира за лицо тонкой сухой крепче камня лапой, другой он резко надломил рог из которого потек жёлтый с кровью кисель. Половина тела сатира, какалась, билась в молчаливой агонии. Другая перевернулась на спину и извернулась и застыла дугой. Цхалет снова взял, приподнял его за череп и вырвал глаз. Швырнул на пол безвольную тушу. Половины тел начали сростаться на и появлялись новые конечности, а на морде, будто всегда только один глаз и был. Существо было способно очень сильно брыкаться и встать на всевозможные ноги. Цхалет метнулся к существу бывшим сатиром и ловко придержав его вставило вырванный глаз. Тогда сатир постепенно обрёл прежний вид без сознания на полу. Цхалет снова отпилил ему рог и сделал из него первый глоток.
Можешь кричать.. – вспомнив про уговор с сатиром, как-то несмело сказал я.
Крик!
|
