>>813420 Вопреки ожиданиям Петеньки, Порфирий Владимирыч вынес материнское
проклятие довольно спокойно и ни на волос не отступил от тех решений,
которые, так сказать, всегда готовые сидели в его голове. Правда, он слегка
побледнел и бросился к матери с криком:
- Маменька! душенька! Христос с вами! успокойтесь, голубушка! Бог
милостив! все устроится!
Но слова эти были скорее выражением тревоги за мать, нежели за себя.
Выходка Арины Петровны была так внезапна, что Иудушка не догадался даже
притвориться испуганным. Еще накануне маменька была к нему милостива,
шутила, играла с Евпраксеюшкой в дурачки - очевидно, стало быть, что ей
только что-нибудь на минуту помстилось, а преднамеренного, "настоящего" не
было ничего. Действительно, он очень боялся маменькинова проклятия, но
представлял его себе совершенно иначе. В праздном его уме на этот случай
целая обстановка сложилась: образа, зажженные свечи, маменька стоит среди
комнаты, страшная, с почерневшим лицом... и проклинает! Потом: гром, свечи
потухли, завеса разодралась, тьма покрыла землю, а вверху, среди туч,
виднеется разгневанный лик Иеговы, освещенный молниями. Но так как ничего
подобного не случилось, то значит, что маменька просто сблажила, показалось
ей что-нибудь - и больше ничего. Да и не с чего было ей "настоящим о6разом"
проклинать, потому что в последнее время у них не было даже предлогов для
столкновения. С тех пор как он заявил сомнение насчет принадлежности
маменьке тарантаса (Иудушка соглашался внутренно, что тогда он был виноват и
заслуживал проклятия), воды утекло много; Арина Петровна смирилась, а
Порфирий Владимирыч только и думал об том, как бы успокоить доброго друга
маменьку.
