Я похитил ребёнка из семьи, дом которой находился не далёко и не близко от моего. Девочку. Я оглушил её чтоб не мучилась, но не стал убивать - Румия навряд ли обрадовалась бы какой-то тухлятине. Потом я запер ребёнка в землянке неподалёку от дома с запасом еды и воды.
Я оправился на поиски Румии. Ночью её не видно, да и вокруг туча ёкаев, зато днём найти её проще простого - её зону тьмы трудно не заметить. Но сперва я наведался в Хакурейский храм - жрица с огромным удовольствием продала мне несколько амулетов для защиты от всяких лесных демонов.
Для моей маленькой принцессы нет разницы между днём и ночью - она всегда ночная охотница, живущая в неизменной ночи. Значит, застать её спящей практически невозможно ни днём не ночью. Но меня это не остановило, я не боюсь её бодрствования. Перед закатом я напоил свою заложницу чаем с усыпляющими травами, и, перекинув тело ребёнка через плечо, пошёл в лес. Когда я увидел среди деревьев непроницаемую черноту, я полоснул ножом по ноге девочки, выпустив на землю немного крови. Конечно она проснулась. Конечно закричала. И Румия, конечно, не смогла пропустить мимо ушей её крики.
Люди боятся темноты. Это заложено в нас природой - бояться угрозы, которую мы не можем увидеть. Поэтому было очень страшно стоять в полной темноте, и ориентироваться в пространстве исключительно по чавкающим звукам и ослабевающим стонам откуда-то справа и снизу. Это жуткое чавкание перекрыло все мысли, заглушило все звуки - во всём мире был только я, жертва, и моя принцесса. Когда Румия заговорила со мной, её рот ещё был набит внутренностями жертвы. Она так мило говорит с набитым ртом! Конечно она не смогла меня съесть - не зря же я страховался Хакурейскими амулетами. Но мы с ней немного поговорили. А потом я, в знак преданности и любви, отрезал свой левый мизинец, и дал его на съедение Румии, пообещав при этом покормить её в будущем.
И тут начались настоящие трудности. Нельзя вот так вот просто похищать детей из Деревни Людей: за это можно жестоко поплатиться и мне и Румии. Но я люблю её уже так долго. Я полюбил её ещё в детстве, заблудившись в лесу. Я бы не выжил в ту ночь, но новолуние поумерило аппетиты ёкаев, при этом сделав видимой и мою Принцессу. Тогда я дьявольски её испугался, и бежал со всех ног до тех пор, пока не выбежал на знакомую поляну. С тех пор прошло уже больше двадцати лет, у меня были жена и три чудесных человеческих ребёнка. Образ Румии всё не шёл у меня из головы. Мы с семьёй жили на отшибе, и я убедил жену не водить детей в школу, объяснив это тем, что учительница там вообще не человек, а не пойми кто. Я подготовился. А однажды я просто пошёл, и похитил девочку, семья которой жила не далеко и не близко от моего дома.
Второй жертвой стала жена, потом я убивал своих детей - по ребёнку в год. Я их любил, не мог я не любить своих детей, но вера в то, что вскоре мы все окажемся вместе, помогла сделать то что было сделано.
Всё было запланировано изначально. Я знал, что совершив подобное перестану быть человеком, и стану похищающим детей демоном. Смерть матери и братьев я объяснял своим оставшимся в живых детям именно так: "их унёс злой дух", питая их веру в демона, укрепляя их ненависть и страх. Когда на моей левой руке не осталось пальцев, я перестал быть человеком.
Румия привязалась ко мне за эти пять лет - я стал для неё единственным, кто неизменно приходит к ней снова и снова. Последние два года мы уже встречались довольно часто, болтая о всяких мелочах. Однако я не мог не заметить, что её напрягает присутствие в поле тьмы других живых существ. В глубине души ей было одиноко, но она никак не могла отказаться от своего одиночества.
Я знал что всё обстоит так. Я хотел вечно быть с ней, но моё физическое присутствие её утомляло. Поэтому я стал демоном и предложил ей меня съесть, сказав, что так наши души сольются, и мы всегда будем вместе. Она согласилась.
Прошло много лет с момента нашего единения, но она до сих пор не расстаётся с моим прощальным подарком, являющимся одновременно и подарком свадебным. Она не расстаётся с миленькой красной ленточкой, которую я сшил вместе со своей младшей дочкой.

Ленточка не запечатывает силы Румии, это амулет-оберёг. Румия со временем забудет обо всей этой истории, и только прикосновение к ленте будет будить в ней смутные воспоминания, заставляя одёрнуть руку и о чём-то задуматься. Возможно после всего этого характер Румии стал немного мягче и несколько мечтательнее, вот и родилась легенда о том, что лента запечатывает её злую сущность.
Людям стоило полюбить Румию. В Деревне все друг знают, поэтому я приложил все усилия, чтобы моя семья как можно меньше контактировала с соседями. Наш дом стоял на отшибе, и пусть формально он принадлежал Деревне, на деле находился в лесу, так что многие ёкаи в принципе не были против того что произошло. Кроме Румии я разговаривал с другими жителями ночного леса, задабривал их жертвами и ублажал лестью. С некоторыми нужно было вести себя твёрдо, с другими покладисто. Понимаешь, меня затянуло это общение. Дела в Деревне шли и идут весьма неплохо, и многие лесные ёкаи не понимают, почему им не дозволяют изредка кого-нибудь съедать. Изнутри смотреть или снаружи - защита Деревни кажется абсолютной. Но я смотрел не неё с границы между защищённостью и беззащитностью, и видел, что брешей в защите больше чем кажется на первый взгляд. Среди людей полно тех, кто готов отвернуться от поедаемого на их глазах собрата ради собственной сохранности, а среди ёкаев достаточно тех, кто, как и я, выискивает лазейки в защите, чтобы съесть кого-нибудь при свете дня в окружении отвернувшихся собратьев.
Мы жили изолированно от Деревни. Жена ходила за продуктами только зимой, у неё было несколько подруг, но со временем мне удалось убедить её, что ей не нужен никто кроме меня и детей. Она меня любила, а я пользовался её любовью. Со временем она узнала, что мои постоянные вылазки в окрестный лес неслучайны, и что я спутался с ёкаями. Но она не сбежала, да и вообще не подняла шума по этому поводу. Думаю, её опутывало чувство ирреальности, как, наверное, и всех кто жил в доме. И дети и жена ощущали присутствие Румии в моей голове. Я люблю их всех, жену и детей, но, думаю, незадолго до первого убийства я начал разговаривать сам с собой, и они могли всякое услышать. Я убеждён, что моя семья почувствовала себя частью чего-то большего, чем просто людской поток жизни.
Чужая девочка очень боялась смерти, она дорожила своими друзьями и родителями, мне было очень жалко её убивать, и наверно в действительности я не имел права на это убийство. Когда я смотрел на неё, лежащую в лесной землянке, связанную по рукам и ногам, я понимал, что убью её не потому что люблю Румию и не потому что ритуал стал целью моей жизни. Я понял, что убью её только потому, что слишком далеко зашёл. Я подготовил тушь и кисти, натянул бумагу, и просто не мог теперь не коснуться кистью манящей чистой поверхности. В какой-то момент я перестал воспринимать девочку как человека, она одновременно стала и самой большой ошибкой, и самым большим достижением моей жизни, без своей личности и жизни. Понятие, символ, ступень. Когда я объяснял всё это ей, я плакал, а она ничего не понимала, вообще ничего. А я не мог понять её непонимания. Когда всё закончилось я отрубил свой палец не только потому, что хотел угостить Румию своей плотью. Я жертвовал своей плотью, своей семьей, жизнью, и, в конце концов, человечностью - все мои действия были всего лишь линиями на бумаге, складывающимися в символ самоотверженности.
Следующий год стал самым сложным. Я перестал видеть Румию в своих снах - теперь я каждую ночь убивал эту безымянную чужую девочку. Бодрствуя, я не мог не замечать, как день за днём меняются выражения лиц жены и детей. Я пытался проводить как можно больше времени с детьми, читал им книги (далеко не все из них были написаны людьми), но не видел улыбок на их лицах. Никто не улыбался мне как раньше, дети смеялись, играя друг с другом где-то за стеной, но стоило мне войти в комнату, как они замолкали. Никто не знал, что я совершил убийство, но отношение ко мне резко изменилось. В прежде заботливом и тёплом голосе жены стала сквозить холодная отчуждённость, как будто она всё время говорила сквозь сон, дети же питали ко мне что-то вроде почтительного страха. Я чувствовал их эмоции. А они чувствовали мои. Мне было очень больно от всего этого - я нуждался в их улыбках. В какой-то момент моя одержимость Румией ослабла, я был готов на всё, лишь бы вернуть расположение своей младшей дочери, которая раньше относилась ко мне с нескрываемым обожанием. По ночам я выходил на прогулки по улицам Дервни - поступок, который мог с лёгкостью перечеркнуть весь мой ритуал. Но Деревня никогда не спит, и люди не обращали особого внимания на одинокую фигуру в темноте, принимая меня за одного из безобидных ёкаев. Мой маршрут неизменно пролегал мимо дома, где жила убитая девочка. Её родители спали, а меня всё мучил вопрос - смогут ли они улыбаться друг другу.
Лесные ёкаи относились ко мне с нескрываемым презрением. Семья меня не замечала. Для Деревни мы давно превратились в семейку чудаков, объект сплетен и насмешек (в Деревне мы были не единственными чудаками-затворниками, на самом деле таких семей как моя здесь не одна и не две).
Мои мысли снова обратились к Румии. Я нашёл её в лесу, и она мне улыбнулась. Своей детской, искренней улыбкой, которой я определённо не заслуживал. Она улыбнулась мне, побегала вокруг, рассказала о себе, поспрашивала обо мне, и в мои мысли вдруг пришёл покой. Румия вновь заменила собой весь мир, мгновенно превратив в бред всё то, что терзало меня больше половины года. Я понял, что она скучала по мне, что символ, рисуемый мной на ткани бытия, не оставил её равнодушной. Но нам всё ещё предстоял длинный путь.
Я перестал замечать отсутствие улыбок на лицах членов своей семьи, теперь это перестало иметь значение. Мне перестали сниться кошмары.
А жена умерла совсем иначе, нежели безымянная девочка. У меня сложилось чувство, что она была готова стать жертвой, словно это уже давно стало смыслом её существования. Её поведение не казалось мне сумасшествием, я ведь знал, что эта женщина меня любит. На залитом кровью лице жены я увидел улыбку.
В середине зимы, когда у нас закончились запасы овощей, я пошёл в Деревню за покупками. Я с интересом наблюдал за тем, как дежурная улыбка торговца сменяется уже знакомым мне отстранённым безразличием. Когда он нашарил мой образ в своей памяти и сопоставил его с тем образом, который видел наяву в данный момент, его глаза полностью опустели. Что же это такое появилось в моей внешности, что так действует на людей? Выпученные глаза, язвы и хащная улыбочка? Я невольно улыбнулся, и положил перед замершим торговцем список продуктов. Я много говорил, спрашивал об урожае и недавних событиях, торговец же постепенно расслабился и перестал смотреть на меня как на призрака. Когда разговор дошёл до моей жены, и до того, почему я пришёл за покупками вместо неё, я соврал, что она заболела и не может встать с постели. Я знал, что каждое моё слово скоро станет достоянием общественности, поэтому был осторожен. Выходя я остановился и тихо, очень тихо произнёс: "а может её унесли демоны? Как думаешь?". И быстро вышел. Я рассчитывал на то, что он плохо расслышит мои слова, но они царапнут ему уши. Так и вышло.
Пару раз после этого горожане приходили ко мне с гостинцами, но дом и мой вид их угнетал, и визиты быстро прекратились. Моя жена стала в их глазах вечно спящей вечно больной несчастной женщиной, а я - трудно сказать, что они думали обо мне. Меня очень порадовал тот факт, что люди даже не знали о существовании у меня ещё двух детей - они знали только о старшем. Очень хорошо. Красота символа зависит не только от художника, но и от материалов. Я приготовил прекрасную бумагу.
Я отстранёно наблюдал за изменениями в отношении ко мне людей и ёкаев. Люди при виде меня словно отключались, выпадали из реальности, теряли почву под ногами. А ёкаи сменили презрение на уважение. После убийства двух старших детей.
В последний год мой мир составляли два человека - Румия и младшая дочь. Я безумно любил их обоих, но, как мне кажется, ни один из нас уже не был человеком. Дочь понимала (скорее чувствовала), важность своего существования как жертвы, и искренне хотела быть похищенной вслед за своими братьями и мамой. Поэтому я не считал нужным скрывать от неё своих побуждений, и однажды прямо сказал - что её папа и есть тот самый похищающий детей монстр, о котором он так много рассказывал своим детям. Я познакомил дочь с Румией, и мог часами наблюдать за разговорами и девичьими играми двух самых дорогих для меня людей. Становилось понятно, насколько Румия молода душой - она, обладая завораживающей мощью древнего и загадочного существа, оставалась по сути маленькой девочкой, не сильно отличавшейся от моей восьмилетней дочки. Последний год помог мне разобраться в моём отношении к Румие - я не видел её в качестве спутника своей жизни, я просто хотел вспыхнуть и осветить эту проклятую темноту вокруг маленькой принцессы. Хотел пеплом осесть на её одежде, стать её вечным хранителем. Все эти чувства я вложил в ленту, которую мы вместе с дочерью делали Румие в качестве подарка.
И я и моя дочь могли видеть Румию так ясно, словно её не окутывала вечная тьма. А Румия была счастлива, и даже не пыталась делать вид, что устаёт от нашего общения. Это было прекрасно. Мы все были прекрасны.
В последнюю зиму меня не пустили ни в одну лавку.
А потом я завершил написание символа.

> Почему SDM не на острове? Можно уточнить источник?

Угу, это ещё один косяк, и сейчас я даже не понимаю до какой степени нужно было упороться, чтобы придумать горный хребет. Возможно изначально меня сбил с толку "Near this lake stands a western-style mansion painted in a conspicuous scarlet" из BAiJR, но когда я выспался и сел рисовать, в набросках было написано "SDM, возможно, находится не на острове, а на берегу озера. Да, на горном хребте". Стыдно, каюсь, исправлю. Сейчас заметил, что особняк обзывают палаццо.

Насчёт CoLA. Перечитал его, и понял, что крупно пролетел. Да, скорее всего в центре именно он. Раньше казалось, что его местоположение указывалось больше в переносном смысле.
Сел перерисовывать, боги, как же стыдно.

> боги, как же стыдно.

Да ладно тебе.

Есть пиксив с пятью рисунками не обновляемый с 2011-го года, и два треда с комиксами на доброчане. Точнее три, но один уж СЛИШКОМ быстро кончился. Ну и ИТТ.
Иногда мне хочется их найти, но потом я вспоминаю насколько глубоко они все утонули, и желание проходит.