>>66046> 1425893530373.png
Люди - печальные существа. Многие из них не считают себя таковыми и быть может действительно ими не являются
только тогда, когда обретают себя, однако же, пережив тот или иной breakdown; и самые веселые из них иногда не видели ничего вокруг себя, бродя в тумане существования. Но у каждого, вне зависимости от вероисповедания, от языка или места проживания, вне зависимости от социального статуса, цвета кожи или количества денег на банковском счете, случаются спады, которые очень просто оканчиваются иногда пропастью.
Эта пропасть - не то, чем кажется. На дне ее лежит маленькое семя истины. Но оно так далеко и до него не достать, не упав на самое дно этой кажущейся бездонной пропасти. Это семя очень слабое; маленькое, сморщенное, совсем не похожее на отборные семена в какой-нибудь лавке. Его не выводили, ему чуждо людское внимание. Упав давным давно с потоком ветра на эту серую-серую землю, оно оказалось забыто самим миром, самой природой. И день изо дня оно видело лишь тускло-синее небо, прорастая в глубине самой страшной пропасти. Иногда тускло-синее небо сменялось серым, иногда шел дождь, иногда падал снег. Землю вокруг ростка било градом, вздымая грязные всплески растекавшихся и засыхающих луж, молния раскалывала небеса, проливной дождь, нескончаемым потоком лил, стирая границу между небом и землей. Черное солнце несло с собой засуху каждый четвертый год, земля трескалась и превращалась в камень и ростку приходилось пробиваться сквозь наслоение крепких пластин. В периоды засухи, когда наверху горело все живое, дым застилал все небо и росток забывал о солнце и небе. Но росток жил.
Не простой была его жизнь. Лучи черного солнца, словно иглы, рассекающие небеса, почти не давали тепла, но лишь они достигали дна пропасти. Вода была мутной, иногда ее было слишком много, иногда ее не было месяцами. Мертвая почва на дне пропасти была плохим поставщиком минералов, безжизненная земля отнимала последние шансы у брошенного ростка. И не было во всем мире никого, кто знал бы об этом ростке.
У него не было имени. Не было сорта. Он не относился ни к одному известному виду. Сама природа, удивившись появившемуся семечку, не знала его и знать не желала, бросив его. Быть может, его не должно было быть. Быть может, но росток этого не знал и продолжал расти. Знал ли он о чем-то, кроме тьмы вокруг и далеких звезд?
...
Время шло, отсчитывая секунды, минуты, часы, дни, месяцы, годы, десятилетия. Песок со всех пустынь, помещенный в верхний сосуд песочных часов, до последней песчинки перетек в нижний сосуд. Природа умирала. Чахла она, как когда-то чах забытый росток во тьме глубокой ямы. Морщинистая старуха, мать всего живого, готовилась ко сну. Как у всего, что было рождено когда-то, настало ее время уходить. Дождь, падающий все чаще на безжизненную равнину планеты, оплакивал ее. Некому больше было прийти на похороны, не осталось никого. Ветер гнал сухую пыль, проносясь по городам и селам, заглядывая в каждый пустой дом. Он видел все, и зарю, и полдень, и сумерки, и закат всего сущего. Но некому было уже рассказать эту историю.
На заброшенный мир упал закат. Последний закат, насладиться которым не мог уже никто. Упали ли закатные лучи в глубокую пропасть, чтобы осветить страшное, мертвое дно ее? Но не было уже пропасти, исчезла она. На многие тысячи пустынных миль вокруг, посреди забытых равнин, виднелось огромное дерево. Мощные ветви его терялись в облаках, массивные корни уходили в глубь, рассекая недра равнины, проходя сквозь холмы, то тут, то там, выходя на поверхность дугами, и вновь скрываясь в земле. И уже издалека было видно могучий ствол дерева, изрезанный бороздами, местами иссушенный, потрескавшийся, но даже со всеми этими изъянами он казался воплощением силы жизни. Сложно представить что-то более живое, чем это дерево в этом умирающем мире.
И откуда оно тут взялось?
