Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки десантные крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Сервиторы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью некромундской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные сервиторы аки тени, ибо не светится у них ничего.
— Лион! — восклицает Азраил.
— Покайся! — восклицаем мы.
Встает Азраил первым. Приближает к себе Изекиля. Вставляет Изекиль в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Азраил от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Изекиля Асмодай, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Изекиль утробно. Асмодаю Саммаэль заправляет, а уж Саммаэлю липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата воронокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Саммаэля. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Саммаэль даже не крякает: привык, темный ангел коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Белиал пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Белиал, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Саммэлю. Белиал кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем техжрецы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Императора наказать. Собирается, сопрягается гусеница космодесантная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена крыло ворона с крылом смерти чередуется, а уж потом прочие десантники пристраивается. Так у Темных Ангелов заведено. И слава Императору…
По вскрикам и бормотанию чую — скаутов черед пришел. Подбадривает Азраил их:
— Не робей, зелень!
Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им сервиторы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.
— Лион! — кричит Азраил.
— Покайся! — гремим в ответ.
Шагнул Азраил. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Азраил нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.
— Лион! Лион! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.
Идем за Азраилом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.
— Лион! Лион!
Входим в купель. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Азраил, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница космодесантная в купель. И встает.
Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели десантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:
— Лиооооон!!!
Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.
Лиооооон!!!
Реву в ухо Саммэлю, а Белиал в мое вопит:
— Лиооооон!!
Император, помоги нам не умереть…
Неописуемо. Потому как божественно.
Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после темно-ангельского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Внутрнний круг наш после совокупления любит музыку с древней Терры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.
