>>5698 Сама наивность. Кто всегда пытается казаться выше всего непонятного,
пугающего? Не наиболее ли слабые и невежественные из людей подвержены сей милой привычке? Нет, философия удел только сильных умов, плебейским натурам, ремесленникам и специалистам всех мастей не место в этих просторах.
Любовь к демагогии и пустопорожней болтовне, пыльный энциклопедизм, складирование чужих мыслей никогда к ней не относились. Кто не жаждет трудностей, наших первейших учителей закаляющих разум, тот пристраивается к готовым кормушкам, чтобы потом многозначительно полировать бирочку "философ", теша собственное самолюбие.
Только бездельники могут позволить себе ни за кем не следовать, они ещё и гордятся этим
мёртвым штилем своего существования, для остальных же остановки недозволительная роскошь. Необходимо всё время куда-то двигаться, стремится к кому-то. Иначе жизнь и радость неумолимо иссякают. Вот тут и обнаруживается, что даже просто следование уже серьёзное испытание. Надо быть несоизмеримо глубже многих, дабы не ослепляться ведущими их целями, не слепнуть от чужого света. Чтобы изменить собственное движение придётся перерасти и следующих и тех кто их направляет, возможно даже самому
стать направлением. Но много ли людей способно хотя бы отважиться на нечто столь труднодостижимое?
Завершая круг - философия, это не вырожденческие идеи озлобленных интеллектуалов, догматиков или всякого, убегающего от реальности в писательство, а прежде всего резвый дух и открытость миру,
познание его через себя, страсть и любовь к жизни, воплощенная в мысли.
К началу...
О трёх превращениях.
Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребёнком становится лев.
Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжёлому и самому трудному стремится сила его.
Что есть тяжесть? - вопрошает выносливый дух, становится, как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его.
Что есть трудное? - так вопрошает выносливый дух; скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силе своей.
Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать своё высокомерие? Заставить блистать своё безумие, чтобы осмеять свою мудрость?
Или это значит: бежать от нашего дела, когда оно празднует свою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искусить искусителя?
Или это значит: питаться желудями и травой познания и ради истины терпеть голод души?
Или это значит: больным быть и отослать утешителей и заключить дружбу с глухими, которые никогда не слышат, чего ты хочешь?
Или это значит: опуститься в грязную воду, если это вода истины, и не гнать от себя холодных лягушек и тёплых жаб?
Или это значит: тех любить, кто нас презирает, и простирать руку привидению, когда оно собирается пугать нас?
Всё самое трудное берёт на себя выносливый дух: подобно навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в свою пустыню.
Но в самой уединённой пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе добыть и господином быть в своей собственной пустыне.
Своего последнего господина ищет он себе здесь: врагом хочет он стать ему, и своему последнему богу, ради победы он хочет бороться с великим драконом.
Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? «Ты должен» называется великий дракон. Но дух льва говорит «я хочу».
Чешуйчатый зверь «ты должен», искрясь золотыми искрами, лежит ему на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, «ты должен!».
Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: «Ценности всех вещей блестят на мне».
«Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность - это я. Поистине, «я хочу» не должно более существовать!» Так говорит дракон.
Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему не удовлетворяет вьючный зверь, воздержный и почтительный?
Создавать новые ценности - этого не может ещё лев; но создать себе свободу для нового созидания - это может сила льва.
Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом - для этого, братья мои, нужно стать львом.
Завоевать себе право для новых ценностей - это самое страшное завоевание для духа выносливого и почтительного. Поистине, оно кажется ему грабежом и делом хищного зверя.
Как свою святыню, любил он когда-то «ты должен»; теперь ему надо видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы добыть себе свободу от любви своей: нужно стать львом для этой добычи.
Но скажите, братья мои, что может сделать ребёнок, чего не мог бы даже лев? Почему хищный лев должен стать ещё ребёнком?
Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения.
Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир.
Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом, львом верблюд и, наконец, лев ребёнком.
Так говорил Заратустра.
