Нет большей напасти для человека, чем родительская любовь. Настоящая. Слепая. Маниакальная. Позвони-домой-а-то-я-не-я. Большинство неприятностей бьют индивидуума снаружи, и только эта разъедает изнутри ежедневно, в самом податливом возрасте. Даже тюрьма, сума и армия деформируют личность не больше, чем ежедневное требование надеть шарф.

Съешь морковку. Съешь яблочко. Чайку не хочешь? Через час будем обедать. Через полчаса будем обедать. Через 15 минут будем обедать. Где ты ходишь, мой руки. Только не поздно. А Миша не у вас? А , во сколько он выехал? А шапку он надел? Она вышла замуж? Так ты из-за этого только? Она тебя не стоит, глупая провинциальная девочка. Почему ты на меня все время орешь? Я тебя провожу. Я тебя встречу. Тебе пора спать. На улице холодно. Запрись, как следует. Опусти уши. Не печатай это, я боюсь. Не пей сырую воду, не пей сырую воду, не пей сырую воду.

Твоя мамахен носится по кварталу в тапочках, ищет тебя? Спасибо, я так и думал, дай сигарету. "Главное, со всем соглашаться, учил товарищ по несчастью. Звонит вечером друг с вокзала: встречай. Одеваешься.

Выходят в прихожую, говорят: никуда не пойдешь, поздно. Хорошо, никуда не пойду. Раздеваешься. Уходят. Опять одеваешься и быстро уходишь, не обращая внимания на крики на лестнице". Он неврастеник, мой друг. Боксер и неврастеник. Дикое сочетание. Три года живет в Германии без родителей, со своей семьей, и все еще неврастеник. Любит "Прирожденных убийц". Я его понимаю.

Людям не видавшим, понять не дано. Они легки и снисходительны. Когда им говоришь, что собственный дедуля тяжело больной психопат, потому что через пять минут после звонка едущей домой сорокалетней дочери вперивается в дверной глазок и пятьдесят минут стоит столбом, они наставительно говорят, что вот, когда у тебя будут свои дети, тогда ты поймешь. Они просто счастливые дураки. К ним, в сорок лет зашедшим к соседке покурить-покалякать, ни разу не являлся 65-летний отец и не уводил за руку домой, потому что уже поздно.

Они наивно смеются и предлагают, в крайнем случае, разменять квартиру.
Им невдомек, что человек, видавший лихо родительской любви, не умеет разменивать квартиру. Дай Бог, чтоб он умел хотя бы за нее платить. Он вообще ничего не умеет. Принимать решения. Принимать похвалу. Жить вместе. Приспосабливаться. Уступать. Держать дистанцию. Давать в морду. Покупать. Чинить. Отвечать. От ужаса перед миром он ненавидит людей гораздо сильнее, чем они того заслуживают.

Внешняя любовь для него наркотик, который он всегда получал бесплатно и здорово подсел. Наркотическая зависимость прогрессирует, истерической маминой любви уже недостает, нужны сильные галлюциногены, а их за так не дают.

А любить он, между прочим, тоже не умеет, потому что для любви всегда нужна дистанция, а он зацелованный с детства, да и отдавать не привык, да к тому же знает, как обременительна любовь для ее объекта, и инстинктивно старается не напрягать симпатичных ему людей. Начинаются метания между "я червь" и "я бог", мучительные думы, рефлексия, взгляд на себя со стороны, который не может не усугублять.

Когда в дорогом ресторане представляешь себя чужими глазами, немедленно начинает дрожать рука, и все падает с вилки. Взрослый любимый ребенок это наследный принц, которого гуманно отпустили жить после того, как папе отрубили голову. Лучше б не отпускали. Лучше добить сразу. Сочетание тирана и младенца в одной душе надежно отрезает человека от человечества.

Дальше маминой помощи уже не надо: одиночество точит и портит принца самостоятельно; трагедия его уже самоналажена, он способен воспроизводить ее сам. Впрочем, если мама еще не умерла, она всегда найдет время позвонить и спросить, что он сегодня кушал и куда, запропастился вчера. Это давно уже стало бичом целых наций.

Вернувшийся из Израиля друг рассказывал, что там выросло целое поколение вечных недорослей детей тех, кого миновал погром и крематорий.
Детей, которым никогда не стать взрослыми, потому что им до старости будут внушать, что они похудели, и не пускать на улицу, потому что там собаки, машины и преступники.

Так мир делится надвое еще по одному признаку. На одной его стороне живут нервные одинокие неряхи с суицидальными наклонностями, до старости пытающиеся казаться крутыми.

На другой легкие, праздничные, всеми любимые куролесы, до старости сорящие деньгами и палками. У них все хорошо. В момент их полового созревания родители занимались работой, друг другом, устройством личной жизни, но только не любовью к чадам. Кого-то отец- режиссер в 16 лет оставил в квартире с деньгами на два года и уехал с мамой в экспедицию.

Кому-то отец-академик в те же 16 заявил: "Дальше сам. Вот твоя комната и завтрак дома, а остальное не наше дело". У кого-то отца не было вовсе, а мама и до сих пор ягодка опять. "Значит, это правильные дети, их можно отпускать одних, не то, что моего", спокойно скажет на это любая профессиональная мать и солжет.

Это не правильные дети это правильные родители. В 16 лет бросать одного можно и нужно любого человека, кроме Сережи из книжки "Судьба барабанщика", который то горжетку продаст, то шпионов напустит.

В несословном обществе принц всегда несчастней нищего, инфант беспризорника, Сид Сойер Гекльберри Финна. У одних жизнь проходит в жалобах и мечтах, у других в фантастике и приключениях.

Одни ездят к друзьям жаловаться на экзистенцию, другие тайком от жены пообнимать очередную ляльку, счастливую и благодарную.
Одни месяцами думают, что надо бы вымыть пол, другие в полдня обустраивают новое жилье. Одни намертво впаяны в свою квартиру другие меняют ключи, как перчатки, снимая, женихаясь и гостя у друзей.

Военкоматы никогда не могут их найти, а если находят, то натыкаются на уверенно и быстро сделанный отмаз, а если прихватывают, то и здесь ваньки-встаньки легко оказываются в секретке, в чертежке, в оркестре, причем безо всякой протекции, с детства приученные решать проблемы.
В боевых "мазутах" служат с детства закутанные чада. Назад они приходят с удвоенной миробоязнью, замкнутостью и ненавистью к человечеству. Родня выстригает им седые виски и тут же рекомендует одеться потеплее.

Это тихое, глухое, механическое помешательство. Чтобы ребенок рос здоровым, его посреди четвертого класса загоняют в постель через минуту после Нового года и три часа удовлетворенно слушают рыдания в подушку.

Чтобы дочь поскорее взялась за ум и стала счастлива, ей говорят, какая она зря прожившая жизнь дура, в день рождения, с шампанским в руках, в виде тоста.

Липкие, как леденец, назойливые, как цветочная торговка, глухие, как почетный караул, родители упорно и злобно не желают видеть, что болеют те, кого кутали, одиноки те, кого женили, и бьют тех, кого провожали.

Они методично отстаивают свое право любить, пока самым смелым в предположениях детям не приходит в голову, что защищают они себя.
Это я должен гордиться дочерью, а она дура и в двадцать пять живет с женатиком.

Это мне хочется, чтобы сын справлял день рождения дома со мной, а что ему хочется это неважно.

Это я волнуюсь, когда тебя нет дома, поэтому умри, а будь в десять. А то, что ты, предположим, к морозу привык и на снегу спал не раз и не десять, это наплевать, я же тебя там не видел, и сердце у меня не болело, а здесь изволь застегнуться.

Еще живой отец, очень правильный дядя, сказал однажды маме: "Если б ты никогда не вышла замуж, твой папочка бегал бы вокруг тебя, жалел, хлопал крыльями и был бы счастлив".

В общем, я понимаю, почему у Жени Лукашина из "Иронии судьбы" до тридцати шести не было семьи. У него зато была мама. Та самая. Мировая.

Коли уж начал тут писать, добавлю такую стену для количества, а-ля "как это бывает кое-где".

Немного о себе - полусамостоятельное говно. Выучился, работаю, 26-лвл, имеются комплексы (увы, не зенитно-ракетные), живу с мамой (недавно переехал из однокомнатной ул. пл. в трёшку-хрущобу), тян, разумеется, нет (была одна, да я дропнул - нахуй ей я, если её цель - чтоб мужик её содержал).

Итак - почему я вырос говном? Дело в характере моей матери. Диктат, сочитаемый с материнской любовью с единственному сыну и отец, с которым она развелась, когда я ещё заканчивал детский сад. Отца я, кстати, периодически вижу, в отношениях хороших. Его плюс - ему на меня похер - он, конечно, указывает мне, как жить, но в итоге, когда я всё делаю наоборот, он даже не обращает на это внимание. Примерно как прочитал лог изменений, принял к сведению и пох.

Вернёмся к матери. 90-е, Мухосранск, одно из градообразующих предприятий, где начали платить зарплату коврами и соевой тушёнкой с запахом бензина. Яблоки я видел раз в месяц - когда мать получала детские. 50% мотивации ходить в школу - бесплатные обеды по каким-то там "дотациям". Мы (я и мать, она уже после развода) проживаем в однокомнатной квартире. Мать холит, лелет, выдаёт живительных пиздюлей, наводит дома демократию на Омереканский манер (если ей не понравилось - всему пиздец) и так далее. При этом не уезжает на заработки (хотя профессия самая что ни на есть полевая), боясь оставить меня одного (хуле, к тому времени я уже был безвольным говном). Разумеется, мама бегает в школу, что-то там хлопочет и не забывает при этом ебать мозг. Принцип такой - за тебя всё решили, а потом выдали пизды за то, что нихуя сам не решаешь.

Ладно, 90-е кончились, кончилась школа. Я поступаю на заочку. Разумеется, нихуя не учусь, т.к. не знаю, что мне в жизни этой надо, а первые курсы кажутся продолжением подзаебавшей школы. От армии меня отмазал кардиолог (всё честно, никаких там дружб или денег), я начинаю работать. Работаю я в конторе своего бати эникейщиком/чертёжником. Там без скидок на "сына" меня заставляют въёбывать, но при этом график приятен - если нет работы, то я сваливаю домой с обеда. С другой стороны - если работа есть, то я сижу до ночи. Первая хоть какая-то самостоятельность - у меня появляются свои деньги (я начинаю меньше зависеть от матери в материальном плане). Чаще общаюсь с отцом - это прививает мне кой-чего мужского в характер. Например, начинаю дома смелее выражать своё мнение и даю матери понять, что мне её заёбы в каком-то роде остопиздели.

Примерно в то же время мать решает, что надо бы уже вылазить из нищебродства и она едет на заработки. Едет пока недалеко - чтоб в случае чего моментально рвануть обратно. Регулярно наезжает по выходным. Но это же кайф, господа. Я в квартире один. Хочу - программирую, хочу - гвозди забиваю. Мне никто не предлагает покушать, никто не дёргает режимами, распорядками, никто не указывает мне, что я развёл по квартире бардак (хотя это рабочим образом разложенный инструмент), никто не кидается с мокрой тряпкой срочно вытереть пыть там, где я отодвинул стоявший 100500 лет комод. Нет, я не начал бухать - никогда не понимал, что в этом интересного. Зато я смог действительно САМ заниматься тем, чем хотел. Стал лучше высыпаться - раньше это регулярное "в 23:00 в постель и свет погасить!" приводило к тому, что я часа три лежал, глядя в потолок и чуствуя, что наступает пиздец (а что делать - у меня творческое шило вонзается в задницу примерно с 22:00 до 02:00). Теперь я ложился в три-четыре часа ночи и отлично высыпался к семи часам. Оставшиеся полчаса я быстро досыпал в автобусе по дороге на работу.

Поработав пару годов, я был успешно отчислен с заочки за нихуянеделание. Разумеется, был скандал с матерью. Батя только сказал: "тебя учить - только портить, иди работай тогда, хуле!" И тут у нас случился на работе крупный заказ. Примерно полгода я не вылезал из-за компа, линии, площади, карты уже начали мерещиться перед глазами. Но внезапно у меня появились деньги! Да, крупный заказ предполагал крупные выплаты и случилась премия. К тому времени я уже знал примерно, чего я хочу в жизни и я решил бросить остопиздевший эникей и черчение (которое, в принципе, доставляло). Я решил стать специалистом в компах, желательно в железе. понимая, что три года после школы проёбаны и институт мне никак не светит (да и желательно побыстрее стать человеком с корочкой), я поступил в техникум. Всё сложилось весьма удачно - общага за какие-то копейки в год, другой город (сутки автобусами с пересадкой от моего Мухосранска) и профильный техникум без налёта всякого шлака вроде "юристов" и "психологов".

Разумеется, я кратко извести родителей о намерениях. Получил на работе расчёт и трудовую, и в один погожий денёк свалил поступать. В тот день мне позвонила мать и спросила, как я, кто я и где я. Я честно ответил, что я хуй знает где, поступаю в техникум, а сейчас иду в какую-то общагу к незнакомым людям перекантоваться ночь, т.к. общага техникума закрыта на ремонт и вообще, я приехал на день раньше срока подачи документов. В ответ я получил тонну речей про то, что "я порчу себе жизнь, я буду технарское быдло, боже-боже-боже-как-ты-там-я-волнуюсь" и т.п. Кстати, в тот же день позвонил отец, выразил недоумение моим резким перемещением в пространстве ("ты ещё вчера же вроде дома был") и сообщил, что ему бы комп надо посмотреть и спросил, когда я буду дома. Мне это понравилось. Сын свалил хуй знает куда и отец спокоен как удав - сын не помер и здоров - уже хорошо, значит, всё в порядке. Хороший подход.

Итак, я пережил ещё пару материнских бугуртов, старательно скрыл, куда поступаю и в назначенный срок убыл сдавать экзамены. После чего я был зачислен и начались три года учёбы. Аноны - как это приятно. Комната в общаге, свобода принимать решения, и самое главное - ответственность только перед собой, правилами общежития и всяким законами РФ. Мать поначалу доставала регулярными звонками "как ты там, хорошо ли тебе, кушаешь ли ты, а как учёба и т.д." Но после собралась и свалила на север - на вахту. Там с сотовой связью проблемы и доставать меня стала меньше. Летом я уезжал домой (ремонт в общаге, все дела).

Эх, господа, ещё с первого лета я понял, чего иногда не хватает. А конкретно - не хватает моей матери. Нельзя, чтоб человек сидел в четырёх стенах и никуда не выходил, кроме работы. От этого происходит переворот в мозгах и человек начинает заниматься всяким говном, например, заёбывать окружающих своей тиранией или заботой. После вахты мать стала реже мне звонить, в разговоре всё меньше было заботливости и прочей осточертевшей поебени. Самую главную перемену я заметил, когда по окончании учёбы вернулся домой. Мать приехала с вахты через неделю.

Тогда она прикупила на рынке мяса. Взяла и сварила пару здоровых таких кусков и спросила меня: "ты есть будешь?" Я тогда ответил, что нет. И вместо ожидаемого "ты должен поесть, обед же, нехорошо так" мать сказала: "Ну тогда я сама съем". И съела. Бля, как я был рад. Меня наконец-то оставили в покое. Бля, да меня считают не уёбком безвольным, а ЧЕЛОВЕКОМ, способным самому распорядиться своим распорядком дня, как минимум.

Потом я пошёл работать. А надо сказать, что мать подзаебалась ездить по вахтам и нашла работу на строительстве кой-какого предприятия. Ну и под это дело прикупила комнату в том городке - в бывшей общаге. По воле случая я тогда вылетел с работы (конторка, где я одминил, сдохла) и уже три месяца искал работу. И тут мне попадается вакансия на предприятии того городка, где работает мать. Денег нет, последняя залупа с солью съедена. Надо идти. И я пошёл - на последние деньги купил билет, съездил на собеседование, получил зелёный свет, прошёл медосмотр и устроился на работу. мать сказала мне, мол, пока поживёшь у меня в комнате. Делать было нечего, я согласился. Да и мать уже была поспокойней в плане беспокойства за меня. В итоге - жил я там девять месяцев, после чего мыть продала хату в одном Мухосранске, продала комнату, где мы жили и взяла убитую трёшку в хрущобах. Знаешь, анон - я был на седьмом небе от счастья. Сбылась моя мечта - у меня есть СВОЯ КОМНАТА. Можно лабораторию, можно комп тёмной ночью, никому не мешая, можно тян, в конце-концов!

Но есть одна хуйня. За то время, пока мы жили в общаге, у матери начали появлять заёбы, которые я так хорошо помню с детства. Это ебучая попытка устроить диктат под видом заботы. И самая хуйня - это, видимо, будет прогрессировать, т.к. мать меняет работу на строительстве на спокойную работу в офисе. Пиздец-пиздец-пиздец. Будь хэппи-енд, я бы написал это в /b/. Прощай, лаборатория, прощай, комп, прощай тян.