Предисловие
Представляю вниманию публики плод своих оторванных от жизни теоретических построений об извечной теме человека и общества, дополненных рефлексией на тему 1917 года. Я написал книгу для себя и предпочёл бы обойтись без распространения, но возникла определённая утилитарная цель, касающаяся насущной заботы - война неизбежна. Равным образом неизбежно построение полноценного демократического уклада России и вполне вероятно, что в чьём-то сознании эти две задачи недальновидно сочтутся друг с другом, взаимно блокируя их успешное решение. Казалось бы, любому здравомыслящему человеку должно быть очевидно, что во времена войны нужна дисциплина, а для реформ требуется запас прочности из-за увеличения хаоса, но является несомненным, что уроки истории не выучены обществом, банальные вопросы продолжают циркулировать и задаваться, и мы всё так же стоим на перепутье, потому в сюжете я посчитал необходимым прибегнуть к напрашивающейся и очевидной аналогии, которая многим покажется банальной, даже избитой.
Подобное решение логической задачи не представлялось мне достаточно интересным, чтобы всерьёз им заниматься, и я выбрал рассказать историю долгого становления характера с изначально заложенной ошибкой, что обусловило некоторый эгоцентризм. Также было добавлено несколько дополнительных линий, даже слишком много линий для сжатых сроков написания книги. С точки зрения перфекционизма было бы правильным дать ей отлежаться пару лет и потом увеличить объём в два-три раза, но дорог подарок к юбилею. На текущий момент роман представлен пунктирной картинкой, заполненной от силы на треть, без редактуры, отчитки и корректуры, так что, если кто-то в свободное время захочет повозиться и дополнить или поправить, я буду только благодарен - это книга с открытым текстом, тем более, что если не считать пару рассказов в стол для меня это проба пера. Естественно, что все совпадения и факты случайны и непреднамеренны.
Широкомасштабное столкновение маловероятно и ожидаются множественные локальные конфликты, которые, возможно, будут объединены потом в одну эпоху, но нельзя исключать эскалации до полноценных боевых действий и в художественных целях я это сделал. Я хочу донести одну простую вещь - Великая Война приближается. Мы должны сохранить свободу России.
Пролог
1993 Октябрь
Солнце осени бросало последние лучи, клонясь к закату, отражалось в сотнях стёкол оранжевым блеском и уже совсем не давало тепла, но оставляло надежду на благоприятный исход близящейся зимы. Уже выпадал первый снег и по утрам хрустела наледь, но пока днём держалось тепло, гулять можно было бесконечно долго, тем более в этом году нам сделали потрясающий подарок - забастовку учителей и отмену учебного года.
Мы шли по грязной дороге между обшарпанных серых домов весело шлёпая по лужам и пиная камни, которые были когда-то тропинкой, но теперь только мешались под ногами. Вокруг был виден типичный пейзаж умирающего маленького города, ставшего ненужным с распадом страны - недостроенные панельные коробки с пустыми окнами, перепаханная глина, полузабитые сваи с разбитыми краями и торчащими железными прутьями, в общем, тоска, уныние, безнадёжность - но разве это важно, когда тебе десять лет и ты ходишь по улицам?
Одним из излюбленных мест для игр было недостроенное здание школы - за счёт необычной архитектуры с несколькими лестницами и входами вариантов пряток и догонялок было больше. Вот и сейчас наша ватага завалилась туда через распахнутые ржавые ворота из сваренных труб с облупившейся жёлтой краской, которые никто и не думал закрыть уходя. Я встал на створку и, оттолкнувшись ногой, прокатился по дуге с радостным криком, мальчишки запрыгнули за мной, а Тёма бегом разгонял и отпускал створку, которая с силой билась о столб, разламывая петли; дрожь отдавалась в ногах, краска облуплялась и липла к рукам, мы орали от восторга. Потом я и Пашка схватили по узкой доске от разломанного поддона, валявшегося в яме и дрались, словно рыцари на мечах, на встречном движении створок, правда мы быстро отбили друг другу пальцы и слезли на землю.
"Полезли на кран, там зыко видно!" - прокричал Санёк. Я подул на пальцы и, выдёргивая занозы из ладоней, покосился на безносую жёлтую башню, стоявшую поодаль. - "- Там дальше трёх этажей не залезешь, лестница закрыта.
-Димка с 15 дома, говорят, по нару снаружи наверх залазил по балкам, на кабине прыгал.
-Чухня! Ну да и Димке 14 лет, он взрослый.
-Ладно, погнали на угол.
Углом мы называли ряд боковых комнат, где не поставили панели и осталась открытая площадка с видом на раскопанную и брошенную траншею, поросшую бурьяном и наваленные холмы земли за ней. Мальчишки притащили с собой камней да болтов в изобилии валявшихся во дворе и принялись бросать их в стекло кабины крана; оно было сделано прочным и закалённым, разбить его не удавалось, но, капля точит камень, и паутинка трещин задёргивала обзорное окно с края.
Я занялся другим делом. Я боялся высоты и поэтому подошёл к краю. Сначала я смотрел прямо на привычный пейзаж земель из которых ушла жизнь, потом привык и, поёжившись, уставился вниз. Ободранные носки кроссовок были в 20 сантиметрах от воздуха, я придвинул к 10, почувствовав, что колени гнуться. В пятках появилось онемение, постепенно поднимавшееся вверх по ногам и спине, парализующее мышцы; лоб и руки становились тяжёлыми, как бы тянули вперёд. Я не мог оторвать глаз от земли, казалось, она начала двигаться ко мне и нужно немного наклониться, и вот от она уже будет рядом, достаточно протянуть руку и коснуться! Голова закружилась, и я почувствовал себя очень лёгким, я захотел устремиться вперёд и вниз, чтобы окружающее смазалось от скорости, уши заложило от ветра, а манящий низ, увеличиваясь, закрыл собой всё.
Я потёр пальцы и отклонился назад, встав на пятки и испуганно глядя вниз, не в силах отвести глаза, словно заворожённый. "Костя, ты упадёшь! Отойди!" - вскрикнул Тоха. "Всё нормально" - ответил я и, постояв пару минут, мелкими шажками отдалился от края. Ладони жутко намокли, я вытер их о джинсы. "Тяжело избавляться от страхов" - подумал я, подойдя к ребятам и натянуто улыбнувшись. Они уже не бросали камни и рассматривали что-то возле рельс по которым должен был ездить кран. Аккуратно встав около них и подальше от края, я увидел лежавшего ничком человека в песчаной робе и вымаранных грязью штанах. Антон и Максим заспорили мёртвый он или нет, и Антон предложил просто кинуть в него болт, что тут же и сделал, но промазал. Естественно, мы заорали: Мазила" и обрушили град на тело. Это было так забавно, что попадание и промах можно чётко различить по звуку - если мимо, то звонкий от щебёнки, а при точном попадании - приглушённый и мягкий. Игры прервалась быстро после прилетевшего в затылок камня человек перевернулся и, нечленораздельно выматеревшись, встал на карачки. Он был просто мертвецки пьян. Мы быстро сбежали по лестницам во двор и бросились врассыпную, попадать под руку пьяного очень опасно, да и сумерки сгущались, надо было возвращаться домой.
Прохлюпав по дороге я зашёл в свой двор. слабо освещённый надподъездными лампами, половина из которых не горела. На размытых стенах были видны жёлтые квадраты окон с тёплым и мягким светом, ещё более мягким и тёплым, если смотреть из темноты в холоде осеннего вечера. Мне всегда нравилось рассматривать вечерние дома, проходящих в окнах людей, узоры штор, перехваченные тёмной полосой рамы и все такие разные несмотря на одинаковость - где стоит цветок, где горит настольная лампа, в некоторых шторы собраны вверху, и расходятся книзу, а в других закрыты лёгким тюлем, пока остальные завешены наглухо, какие-то уже потухли, а какие-то только что загорелись, но всё равно, они одни и те же квадраты в темноте. Наверное, нет более милого и уютного вида, чем горящее окно в ночи, - и мне казалось что я пришёл в гости к старым друзьям, что я знаю их очень давно, что мне рады, и эти друзья у меня в каждом доме, в каждом окне, и везде меня примут, я везде друг и все люди друзья!
Я посмотрел на свои окна, в зале за зарешёченным арматурой балконом на стене бегали светлые полосы - папа смотрел телевизор, на кухне за белой бахромчатой занавеской блестела лампа под бежевым плафоном, в окне мелькнул силуэт мамы я обрадовался, и при мысли об ужине ускорил шаг, мой живот давно урчал. Перешагнув разрытую невесть зачем канаву, я устремился домой.
На скамейке у подъезда виднелась согнутая фигура, подойдя ближе я узнал девушку с соседнего подъезда. Скрестив ноги и обхватив их снизу руками она заметно подрагивала, медленно моргая и закатывая глаза с неестественно узкими зрачками, тени от бровей накладывались на глубокие подглазничные впадины, слипшиеся волосы падали на лоб, жутко бледная кожа бёдер была покрыта тёмной сеткой вен, и создаваемое ощущение мертвеца дополнялось рассеянным светом неоновой лампы - Надежда давно витала в иллюзорном мире героина.
Родители её были достаточно обеспечены, чтобы баловать и недостаточно свободны, чтобы следить за баловством и, теперь, несмотря на несколько курсов лечения в клинике, она продолжала наркоманить и такать вещи из дома. Её предки были хорошими людьми и хоть стояли классом двумя выше обитателей двора - папа адвокат, мама директор магаза - никогда не зазнавались, мне было их жаль, как было жаль и её. Я приостановился и с сочувствием посмотрел на её сломанную, больную, истощённую фигуру; никогда бы близко не подошёл к наркоману мужчине, но люди необоснованно привыкли доверять женщинам.
Она заторможенно перевела взгляд на мои ноги, уставилась на меня из под неровно и густо выведенных бровей на какую-то точку позади меня и хрипло сказала: - Привет, Костя.
-П-привет - немного смутившись ответил я.
-Домой идёшь?
-Ага.
-Пора уже.
-Ну да.
Я хотел уйти, но она что-то сообразила и остановила: - Смотри, какая штука у меня есть - Надя порылась в сумке и извлекла ключи, отцепила брелок в виде миниатюрного фонарика и помигала и - Хочешь купить? Всего 200 рублей, я за 500 брала.
-Нет, спасибо.
-Погляди получше - она подёргивала ногой в нетерпении.
-Мне не нужно. - потупившись промямлил я.
-Ладно, слушай, займи полторы сотни, я тебе завтра триста верну тут. Быстро заработаешь. - она произносила слова как бы нараспев, то ускоряясь, то замедляясь, в рваном ритме, соответствующем прояснениям сознания.
-У меня нет денег. - тихо сказал я, рассматривая трещины в асфальте.
-Возьми у папки в заначке, все так делают. - Надя истерически хохотнула - Завтра же назад положишь.
Отрицательно хмыкнув я сделал пару шажков боком к подъезду, она неожиданно схватила меня за руку рывком. - Пожалуйста, мне нужны деньги, ты же хороший мальчик, помоги мне!
Я испуганно посмотрел на неё, вырываясь, и зловеще белое, искорёженное страданием и мольбой, застывшее, как театральная маска, лицо Надежды навсегда впечаталось в память. Я вбежал в подъезд, гулко хлопнув дверью и понёсся по лестнице. Заскочив на пятый этаж затарабанил в железо и прислушался, кажется меня не преследовали, я слышал только отчаянный стук сердца и быстрое дыхание. Откликнувшись на мамин вопрос, я заскочил в едва открывшуюся щелку и захлопнул дверь.
-Что случилось? - заволновалась мама.
-Просто торопился, чтобы не опоздать.
-Ты уже давно опоздал! И где ты опять так вымазался? Я же говорила не надевать новые джинсы, когда идёшь гулять. И кроссовки все в грязи... Умывайся и иди ешь, потом всё это чисти и делай уроки. - чмокнув в щёку, она ушла. Я даже не стал ныть, что мы приходится делать домашку, пока не работает школа, а все друзья отдыхают. Я стоял, прислонившись спиной к двери, успокаиваясь под мягким светом, вдыхая свежий запах выпечки, согреваясь. Я был дома.
Часть I
2000 Ноябрь
Я сидел за партой в аудитории биологического факультета угрюмо глядя на преподавателя, который рассказывал какую-то скучную белиберду. Бессмысленное и пустое занятие все эти семинары, лекции, уроки, только теряю время на них, теория - это, конечно, замечательно, но бессильно без работы, да и попросту нелепо думать, что услышанное, либо прочитанное, пусть даже 2-3 раза, остаётся в памяти на всю жизнь. Спроси меня что-нибудь из географии 9-го класса, я мало что вспомню, а ведь это было всего четыре года назад! Наверное, поэтому обучение у нас строится по принципу "если зайца долго бить, он научится курить". Каждый раз одно и то же, постоянная зубрёжка, затвёрживание кучи ненужных фактов и параметров, как будто берётся случайная страница со справочника, изучается, потом забывается номер и произвольно берётся другая, но это ни на что не влияет, монотонное чтение продолжается, и та-та, и та-та, и та-та, и та-та, и та-та, и та-та. Достало! Даже книжку не почитать, увидят и накажут. Что за мучение!
С другой стороны, чем бы я занимался полезным, опять бы в комп рубился или вообще на весь день в игровой клуб ушёл, уйдя в виртуальную реальность так, чтобы потом глаза вываливались и на взгляд накладывалось перекрестие. Да и что такое польза в нынешней ситуации: работаешь, работаешь, скопил некую круглую сумму, а потом бац и дефолт, как три года назад или путч "для восстановления социальной справедливости", а по факту чтобы пара генералов стала маршалами, или какое-нибудь восстание "на благо народа", чтобы не платить налоги в Москву и набить ими свои банки, да в конце концов в ООН примут указ, что недемократические страны не могут владеть ядерным оружием, да и вообще такая большая страна не может эффективно управляться, стоит ей разделиться, конечно, исключительно по воле народа, а у нас такое правительство, что я крайне удивлён, как они ещё не сдали посты за определённую плату и признание мировых лидеров. В самом деле, чем, например, Екатеринбург или Казань хуже Минска? Там тоже свои главы есть, которые хотят президентами стать.
Впрочем, мне это малоинтересно, на моей жизнь это не скажется никак, здесь ничего не изменится и не улучшится... Я уставился в окно, представляя милый лик...
На перемене послышался шум сбоку - разгорался небольшой конфликт на тему кто будет сидеть за партой - я искоса проследил за событиями. "Слышь, жирный, тебя тут не сидело." - сказал высокий и худой армянин низкому и пухлому и, выгнав того с места, уселся сам с русским приятелем. Надо же, какая высокая степень ассимиляции, что он самоутверждается за счёт процента жира, а не расовой принадлежности, какой-нибудь дагестанец всегда бы встал на сторону сородича, впрочем, если бы тут было бы десять армян и один русский, структура была бы другой. Можно даже придумать какую-нибудь бальную систему оценки ассимиляции с формулой, где в числителе будет количество количество мигрантов, а в знаменателе коренных жителей, с парой коэффициентов по классовой и карьерной разнице. Легко высказать несогласие с диаспорой или заработать очки самолюбования при соотношении 1:5 или даже 1:1, а вот если приезжих в 2-3 раза больше, то надо быть очень высокоассоциированным с другой общностью, чтобы голос крови не оказывал влияние; или можно быть космополитом, но эта опция открыта только европейцам и космополитизм всегда выходит однонаправленным, мембранным.
2001 Февраль
Хоть какое-то развлечение на унылых уроках, дано задание - придумать сто вариантов применения простого карандаша. Удобней разделить варианты по группам: прямое назначение (письмо, рисунок, нотные записи, инструкции), назначение по форме (протыкание воздушных шариков, раскатывание теста, разглаживание обоев, нанизывание ягод, столовый прибор), назначение по материалу (топливо, сырьё для алмазов, для краски, для строений, для бумаги), как объект (как стопор, подкладка, подпорка, блок, тестовый объект для сенсоров, например, для сенсоров... сенсоров фотонов или гравитации, или ещё чегонибудь... Я сбился и рассеянно глядел по сторонам.
Карандаш это уникальный инструмент выражения чувств, образов, стремлений, знаков и, когда нечего сказать, он представляется уникально нелепо и трагично, как рыба, выброшенная на берег - не приспособленная для такой среды и умирающая. Люди пытаются подсунуть костыли религии, богатства, патриотизма, карьеры, семьи, развлечений и многого прочего, боясь признать очевидное - всё это пустое и бессмысленное перемещение атомов из А в В.
Самые высокие чувства представляют собой гипервыброс гормонов, предназначенных для побуждения к действию и вознаграждению за сближение с партнёром, реализацию полового инстинкта, размножением и появлением новых особей, которые в свою очередь будут получать выбросы гормонов и делать новых особей, естественно отбирая особо длинную молекулу в процессе. Размножение ради размножения и любовь, воплощённая в нескольких аминокислотах.
И так же во всём остальном, психика человека случайный, побочный продукт эволюционного появления интеллект для более эффективного распределения атомов в пространстве. Все эти горящие сердца, лёгкие дыханья, кипучие взоры, прекрасные порывы души - всё это сгорит, сгорит дотла, не оставив ни малейших следов, ни смыслов. Поэтому какой лучший способ использования карандаша может быть? Тестирование спектрометров на примере сгорающих в плотных слоях атмосферы вываленных с околоземной орбиты тонн карандашей. Не лучше ли нам всем сгореть в воздухе, в последнем полёте, устремившись пылающими метеорами к Земле?
Раньше мы могли обманываться, пытаться как-то жить, веря мифам о загробных мирах и царствах мёртвых, вечной душе или призраке и дарованном ей сохранении себя. Но сейчас... Сейчас очевидно, что я не более чем причудливо организованные белковые тела не содержащие и малейшей искры вечного творения. Можно сказать, что вечны сами наши строительные камни и мы сотканы из звёздной пыли, но есть ли какая-то польза моему сознанию, что правая рука состоит из атомов недр одной звезды, а левая из другой звезды за может быть сотни световых лет от неё? Это даст мне каких-токакихто особых сил или способностей, продлит существование? Я дышу воздухом, которым дышал Аристотель и пью воду, которую пил Гомер, как и сотни людей после них и сотни людей после меня, но это не добавляет мне никаких способностей или опыта. По моим венам бегут молекулы бывшие частью тела всех преподавателей всех университетов, но я не имею их знаний и памяти. Даже нейромедиаторы, реагирующие в миллиардах моих синапсов состоят из атомов, когда-то распавшихся в других головах. Можно представить себе это как форму реинкарнации, но я вижу в этом только хаотичную смену узора при повороте трубы калейдоскопа. И раз за разом поворот этой трубы порождает новые комбинации из которых чуть-чуть чаще и чуть-чуть дольше сохраняется те, что более соответствуют своему окружению, так за миллиарды лет, постепенно усложняясь, один из узоров решил, что он обладает чем-то вечным, мистическим, нематериальным... Но в своей сути он остался затейливым и недолговечным сложением камней.
Сознание и интеллект уже почти вложены в компьютер, а электромагнитное излучение от его работы даст полную аналогию души, как энергетической субстанции или внетелесного контура. Ещё смешней ситуация при рассмотрении искусственной жизни - неизвестно для чего существующие люди создают организмы в утилитарных целях, а эти организмы тоже могут начать задаваться вопросом о своём существовании.
И можно легко представить себе некую гипотетическую эволюцию кремниевых форм жизни, достаточно только создать реплицирующиеся молекулы, а дальше уже по накатанной - односложные механизмы, постепенное собирающиеся в отдельную ячейку, далее ячейки организуются в маты и кристаллы, происходит специализация ячеек, появляются органы сенсорики, питания, управления, движения, затем в органе управления появляется разум и, наконец, спустя многие года, в этом кристалле возникает сознание и его главный вопрос - ЗАЧЕМ?
А низачем. Просто так. Камни падают вниз, пар возносится вверх, трава тянется к солнцу, хищник к тени, частички вещества стягиваются вместе, изредка образуя сложные структуры, вырабатывающие интеллект для лучшего поддержания гомеостаза и борьбы с энтропией, а развитый интеллект даёт самосознание, неизбежно мучающееся в поисках ответа. Жизнь - страдание. Набившая оскомину максима.
Конечно, легко быть мёртвым, ничего не чувствовать и не иметь вопросов, у камней вообще мало вопросов и забот - лежать, никого не трогать, изредка подвергаться внешнему воздействию, иногда укрупняться или измельчаться, не испытывая никакого сожаления или сомнения. Но если вдруг в этом камне зародится сознание, он начнёт стремиться, отчаиваться, переживать, надеяться, терхаться и с каждым новым витком роста самосознания его мучения будут только усиливаться.
Я никогда не буду так беззаветно счастлив, как в детстве. Несмотря на распад страны, войны, всеобщее озлобление и нищету я был бесконечно счастлив, меня не трогало происходящее вокруг, мама-папа рядом, светит солнце, а вечером печенье к чаю и я макаю его в чай и, как всегда, намокшие куски отваливаются в кружку, а мама смеётся. Как бы я хотел вернуться назад в те дни! К этому радостному, безмятежному неведению и невовлечённости...
Но нет дороги назад. И алкаемое спокойствие смерти так далеко... Какой процент мозга надо удалить, какой процент интеллекта потерять, чтобы обрести покой? Чтобы меня не касались все эти несправедливость, жестокость, подлость вокруг? Интересно, будет ли считаться суицидом экстремальное вождение, после авария, после вегетативное состояние? Я в любой момент могу встать и выйти с этого экзамена жизни, забыв про все вопросы, но ведь я не увижу тогда искомый диплом. Искомый ли? Ведь это просто инстинкт самосохранения, наличествующий у любой амёбы. Почему я, понимая ничтожность своей сущности и всей этой жалкой жизни, продолжаю цепляться за неё, преодолевая и продлевая своё никчемное бытие? Не потому ли, что в детстве мне твердили, что я должен вырасти большим, сильным, умным и добрым, потому что я должен помогать слабым, делать мир лучше, служить человечеству? Почемы бы им не заткнуть свои вонючие рты? Я НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН!!! Я просто хочу обрести покой. Только смерть можеть дать его, но я ещё не заслужил смерть... Но скоро, скоро...
Забавно, как окружающие не могут понять этого, не могут даже подумать о том, что их окружает бессмысленность и пустота, кто-то старательно выполняя задание, кто-то делая вид в ожидании конца урока, кто-то переговариваясь втихомолку, кто-то рисуя. Неужели они не видят, не догадываются? Только изредка в особые моменты они смотрят по сторонам и видят только смерть и бесцельность, ведь ничего не останется после них, ничего, каждый из них умрёт и распылиться в пространстве и нет повода что-то делать, что-то менять, нет нужды ни в чём, одни камни больше соседних камней, некоторые интересней, другие занятней, но это всё камни и останутся камнями. Как можно чего-то желать в полном примате материи над духом?
Карандаши... Дались тебе эти карандаши и выдумывание способов их использования для упражнения ума, можно придумать тысячу, сто тысяч применений карандашу, но в итоге всё сведётся к одному - карандаш есть, а тебя нет.
2001 Март
Мне снилось, что я лечу над безбрежным лесом, покрывающим землю до горизонта во всех направлениях. Я летел над холмами, долинами, балками и всё вокруг поросло живой зеленью, бесконечен был океан тайги. Тело было лёгким, невесомым, каким-то пустым, наполненным энергией, а не плотью; я мог двигаться в любую сторону и на любой высоте, абсолютно свободный. В груди щемило чувство поиска, вопроса, острое стремление узнать неведомое. Я остановился, паря в воздухе, около невысокой горы и поднял голову вверх. Сквозь закрытые веки я видел лучистый свет, льющийся прямо мне в грудь. "Куда мне идти?" - спросил я безмолвно...
Я проснулся. Бывают такие сны из которых не хочется выходить никогда и остаться в них навечно, хотя бы пару лет провести в великолепных, изумительных грёзах, без ограничений реальной, скучной жизни. Я сел на краю кровати, уставившись в стену. Куда мне идти? Хотел бы я знать.
2001 Апрель
Не знаю, какими словами выразить моё состояние. Настроение очень быстро совершает скачки от полной апатии к состоянию сильной возбуждённости или безнадёжности. Буквально каждые 5 минут я меняю мысли на совершенно другие. Я точно тронулся - то мне всё похер, ничего не нужно, я не вижу никакого смысла в жизни и, через некоторое время, кажется, что в артериях, венах и капиллярах чистейший адреналин, я верю, что всё получится, и я верю в себя. Почему всё так сложно, мне порой кажется, что лучше было не выползать на сушу моим предкам, тогда бы сейчас на Земле жили бездумные рыбы, не утруждающие себя мыслями о прекрасном, любви, музыке, счастье, Боге, маме, той единственной, полётах на МиГ-29М и полном выражении своих мыслей. Это слишком много!!! Да если бы я был уверен, что после смерти придёт успокоение, я бы давным давно не влачил эту жалкую... или не жалкую... жизнь. Наверное, я не успокаиваю себя алкоголем, наркотиками или клеем "Момент", потому что я балансирую на краю пропасти и это толкнёт меня туда. Если я выстою на этот осыпающемся краю, меня ждёт прекрасная жизнь и, возможно, любовь. Вот что, пожалуй, я буду вспоминать, когда захочу умереть. Мне нужно умереть, я нуждаюсь в смерти, как в воздухе, но, возможно, я научусь обходиться без воздуха. Я люблю эту жизнь, но смерть зовут меня, смерть это не костлявая старуха, смерть прекрасна, как прекрасно только бывает жизни, но она и отвратительна, как бывает отвратительна жизнь, они неразделимы, не зная горечи, не познаешь и радости, вот почему прекрасная смерть в чёрном тоже виновата в счастье этого мира и любви.
Любовь, как ты меня достала, действительно, это чувство неописуемо. Когда был немного младше, я не думал о любви, как о чём-то прекрасном или отвратительном. Все понятия о любви были вычитаны, высмотрены и неверно истолкованы. Конечно, я любил мать и отца, но эта Любовь - это совсем другое, совсем. Я совершенно не хотел любить, мне за глаза хватало любви к матери, нет, маме. А сейчас... Я боюсь, очень боюсь упустить эту невидимую материю любви. Порой, глядя на её фотографию я обалдеваю от глубины, силы и ясности чувства. Любовь отвратительна, потому что кончается (любовь человека). Так уже хочется спать. Как же я ненавижу эту плоть, эти оковы плоти, удерживающие меня, я бы столько уже сотворил, чуть-чуть бы приблизился к финалу, но меня сильнее всего мучает мысль - каким он будет: happy end или вечные муки ада. Эта дума заполонила всё моё бытие, подобно раковым метастазам из обыкновенной мечты распространившись во все закоулки разума, порой такого хрупкого.
2001 Июнь
Попытался написать что-нибудь литературное, из-под ручки вышло "Прекрасные луга и бабочки на них, чудесно и прелестно бежит по ним мой стих" Чушь какая-то, бежит стих по лугам, лошадь что ли? Не умею я стихи писать, попробую прозу "Прекрасный луг дышал послегрозовым, нет, дышал воздухом после грозы, подожди, как луг может дышать, так говорят? ладно пусть дышит, так, луг дышал воздухом после грозы, свежим воздухом, да, таким чистым и ясным, что кружилась голова, ясный воздух? чистым и прозрачным же! так чистым и прозрачным, и вдали были видны колышки, какие ещё колышки, колья? нет, не колья, блин, кони, стволы мелких, мелких не нравится, пусть лучше маленьких, или мелких? маленьких обыденно, пусть небольших деревьев, покрытых изумрудом, боже, ну что за штамп, изумрудом, зеленью ещё скажи, изумрудной зеленью, хаха, что же так сложно всё, тёмной изумрудной зеленью, нет, пусть тёмно-изумрудной, так ладно, и казалось, что гроза закончилась, нет, пусть прошла, гроза прошла отсюда, нет, гроза ушла отсюда, как чу! Что чу-то? ЧТО ЧУ?!!! Ты считаешь, что этим старомодным "вдруг" ты можешь что-то изменить? Что ты вдруг станешь подобен настоящим писателям? Что ты исправишь эту жизнь? Всё уже написано, всё рассказано талантливейшими людьми и посмотри, где мы есть! Чу! Всё бессмысленно." Я забросил дурацкие стишки и потешные упражнения в изящной словесности - неумело и наивно. НЕЗАЧЕМ.
Я упал на кровать и долго валялся, пялясь в потолок, рассеянно рассматривая ямки, бугорки и пятнышки, то есть, бесцельно, думал одновременно ни о чём и обо всём. Это типичное состояние как бы делания, напоминающее поездку по русской равнине, когда час быстрой езды сменяется одним, вторым, третьим, а пейзаж остаётся той же меланхоличной ширью, не имеющей краёв, и лишь изредка перемежающейся небольшой рекой или маленькой деревушкой; и вот путник едет, едет, заунывно размышляя о судьбе, мире, жизни, России и смысле всего этого и ничего не меняется, ничего не озаряет путь, летят года, версты, путник все ждёт и ждёт какого-то чуда, радости, а за окном бегут одинаковые скучные луга и лески, взгляду не за что зацепиться и он устремляется через бесконечное поле к горизонту и сердце наполняется такой же бесконечной тоской, только одолевают блеклые, грустные воспоминания, ничего не происходит, ничего не возникает, путника затягивает это однообразное, монотонное движение, поглощает пустым ландшафтом и он засыпает убаюканный, засыпает навсегда, ведь история дала ясный ответ, куда мчит тройка - в небытие.
Я сел на край кровати, повернул голову, протяжно посмотрел в окно. Небо, облака, лучи, деревья - ничего не трогает меня, не будоражит. Мне всё постыло. Я уставился на свои руки, перевернул их пару раз, сжал и раскрыл пальцы. Зачем? Для чего? Кому интересен этот инструмент и работа, которую он может сделать? Мне некуда себя приложить. Я не нужен. Это всё бессмысленно.
Бог умер, Родина сгнила, Искусство исчерпано, Коммунизм галлюцинирован, а Любовь... Любовь - это ложь.
Я включил компьютер и запустил игру, чтобы забыться.
2001 Сентябрь
Откинувшись на сидушку, я рассматривал попутчиков. Мне всегда нравилось изучать людей, думаю, это врождённое и эволюционно развитое стремление понять ближнего, чтобы помочь ему и поднять шансы на выживание группы, вместе выживать всегда проще. Но глядя на этих людей я понимаю - никто не поможет им, кроме самих себя. На лицах лежит типичная маска тоски и злобы, вечного недовольства, неприязни, отчуждения, и это объяснимо: три революции, две мировых войны, одна холодная война, два распада страны и всё это под постоянной истеричной, надрывной пропагандой с двух сторон и сейчас существование накрыта полной разрухой, тленом и разложением. Кто мог бы остаться в хорошем расположении духа после такого?
Привычная безнадёжность и неуверенность владеет людьми, и никто не спасёт их, бессилие владеет душой, а волю не купить в магазине Изумрудный город, только долгая и упорная работа по самоисцелению, но для этого нужно хотя бы понимать, что болен. Я положил голову на стекло и устало закрыл глаза.
Всё тщетно... Только смерть избавит от мучений, ласковая и милая девушка с прекрасным умиротворённым лицом поцелует мой лоб и освободит из этого ублюдочного и несправедливого мира, переполненного жестокостью, только она одна.
Я мечтаю о смерти, каждый день мечтаю о спокойствии и безмятежности, что она подарит мне сочувственно... Но я знаю, что ещё не заслужил смерть, ещё не сделал так много. Но смерть зовёт меня, я чувствую её зов каждую минуту и не могу заглушить ничем, он неодолим. Хотя... Раньше было средство... Я помню, как смотрел на бегущие серые тяжёлые тучи, скрестив руки на груди, и они казались мне лишёнными объёма плоскими фанерными декорациями в странствующем потрёпанном театре, а она подошла и положила ладонь мне на щеку и случилось чудо - цвета и пространство вернулись в мир, клубы пара как бы наполнились воздухом изнутри и весело заиграли переливами Серго и белого, цепи исчезли и я, полуулыбнувшись, смог глубоко вдохнуть такой сладкий воздух, словно я спустя месяцы заточения поднялся с глубины! Но это всё оказалось пустым обманом, ничтожной иллюзией, придуманной мной, чтобы сгладить острую боль одиночества и непонимания, и теперь, когда её нет рядом, одиночество и непонимание только усилились во много раз - тот случай, когда лекарство оказалось хуже болезни. И сейчас ничто уже не держит меня здесь, и я всем своим существом трепещу в предвкушении вечного покоя! Всем сердцем стремлюсь к безмятежности объятий смерти!
2002 Январь
Я шатался по улице непонятно зачем, стоял умеренный мороз немного ниже -20, и, если двигаться, было совсем не холодно, так я бесцельно вышел на край города, за которым начиналось поле, снег на котором был абсолютно не тронут и лежал ровным покрывалом. Я встал на краю дороги - чёрные деревья мешали обзору, и я безотчётно пошёл вперёд, проваливаясь по колено; при каждом шаге плотный наст сопротивлялся, потом поддавался и нога опускалась в рассыпчатый снег из мелких плотных льдинок, как будто в песок. Наст не давал наклонить голень и каждый раз приходилось вытаскивать строго вверх, идти было тяжело и неудобно, но занятно. Я отошёл с края и теперь ничто не закрывало вид.
Едва поднимавшееся над горизонтом в декабре солнце уже опускалось в пластины облаков, окрашивая их в нежно-розовый и само, насыщенно красное, расплывалось, как будто в орбитальные кольца, а за ним полоса заката была бежево-жёлтой и сам пейзаж заснеженной нетронутой бесконечной равнины в морозе под далёкой, непривычного вида звездой казался мне неземным пейзажем спутника Сатурна. И я так хотел идти дальше, идти туда, вдаль, идти куда-то просто чтобы идти, шагать по этой ледяной пустыне в поисках чего-то, гонясь за неведомым, утоляя жажду нового, просто идти, а потом упасть, истощённым и окончательно уставшим, лицом в снег и чтобы крупинки снега прилипли к коже и бровям, и я даже не смог перевернуться и так и остался бы лежать, наконец-то успокоившийся...
Я снял шапку, тихий холодный ветер приятно охлаждал разгорячённый ум, мельчайшие частички льда взвешенные в воздухе легко и прохладно касались лица, искрились на лучах перед моими глазами. Мне надо возвращаться, но возвращаться зачем? Для чего? Почему я так отчаянно цепляюсь за жизнь? Всё бесцельно и бессмысленно. Муравей погибает без муравейника, хотя все витальные функции сохранены, также и я гнию заживо, как денервированная ткань. Я проследил, как прячется солнце и пошёл назад по своим следам.
2002 Февраль
Куратор группы позвонила мне домой и срочно сказала явиться в поликлинику - на ежегодной флюорограмме в лёгких нашли какое-то затемнение, возможно, туберкулёз. Я с некоторым оживлением воспринял эту информацию - можно будет зачахнуть не имея вины самоубийства, как какой-нибудь проклятый поэт. Может быть, угасая, когда уже полностью всё равно и смерть дышит в лицо, я из последних сил создам шедевр, что внесёт меня в пантеон творцов, может быть смертельная болезнь поможет мне преодолеть стену бессмысленности...
Диагноз не подтвердился, это оказался просто кровеносный сосуд. Жалко. Даже тут жизнь не дала мне подсказки.
Я пришёл с ненавистной учёбы, умылся и осунувшись сел на край ванной. Это глупо и ненужно, куда стремиться? Чего желать? Моя жизнь бессмысленна и несуразна. Всё разваливается и летит к чертям... Учиться, работать, развиваться - такой бред. Страна умерла, мир умирает, человечество не должно было появляться. Повсюду только жалкие конвульсии отрезанных частей тела. Кому-то помогать, кого-то учить... Хаха, смешно... Везде пустота и нонсенс... Мне не для чего жить. Куда эти люди стремятся, бегут, бегут, что-то делают, зачем-то суетятся. Зачем? Ради себя? Ради России? Смешно.
Нет. Больше. России. И меня нет.
2002 Март
Родители подарили мне поездку в Санкт-Петербург весной, я впервые попал в этот город. Москва - столица и основной аэроцентр, так или иначе, там бывают часто, и поэтому я привык к ней и её обаяние и дух не подействовали на меня так резко; если убрать наносную мишуру кипучей жизни и гиперконцентрации она всегда была чем-то таким родным, тёплым, близким, древним, исконно врождённым, тем, что было со мной всегда.
Петербург же нечто совсем иное. Столица Нового времени, построенная в век рационализма и развивавшая в век романтизма, основанная в северных мрачных широтах на берегу моря, этот оксюморон в камне чудесным образом сочетает блестящий разум, высокий до душевной рези полёт фантазии и фатализм потустороннего, мистического характера. Невозможно устоять против очарования Града на Неве и весной, когда все чувства обостряются и бурлит кровь и охватывает желание куда-то бежать, чего-то достичь, что-то познать, в это время гона и бешенства, я был ошеломлён
