>>28138 Так - или примерно так начинались теперь все дни. Связи с миром распадались одна за другой, исчезали "друзья", становились неважными обязанности. Свободен! Но горечью пахла такая свобода, веяло от нее пустотой неприкаянной. Больше не нужен я никому под луной, и мне больше никто не нужен. Можно прожить остаток лет в тишине и скромности, заперевшись от мира в глиняной скорлупке старого дома.
Больше не нужно слушать чужие указания, больше не нужно жить по часам. Но почему тогда так пусто внутри? Разве не этого хотелось когда-то глупому?
Да, не пойти по накатанной дороге - слишком многолюдна она, слишком шумна и грязна. Кто-то прожег бы все в кутежах, кто-то истаял бы в кольцах зеленого змея, кто-то пришел бы к успеху. Не я.
Хватит того, что есть, с избытком хватит. Тысячи книг и годы времени. Пусть кажется страшным со стороны мой приют - тем лучше. Пусть гонится за кумирами толпа, спотыкаясь и падая в грязь - а я тихонько пойду стороной.
Я выбрал. В кои-то веки выбрал сам и в выборе своем был уверен.
Мой мир терял привычную целостность, окрашиваясь новыми цветами. Остались где-то вдалеке тревожные предсказания катастроф и потрясений, нагнетающий беспокойство ажиотаж горячих новостей о чьих-то трагедиях и смертях, вечное бурление ведьминого котла политики и лишь реклама тухлой болотной водой рвалась в глаза отовсюду, где был хоть намек на столь воспеваемую миром "цивилизованность".
Но и реклама эта была под стать открывшемуся мне пространству сочленения города с миром. Промокшие и облезлые, с выцвевшими под дождями красками плакаты казались скорее памятниками погибших государств, нежели чем-то завлекающим. Изуродованные временем, эти и без того не претендовавшие на шедевральность лепестки цветущего капитализма ныне казались мне лишь инфернальной иллюстрацией к живущему и гибнущему миру людей.
И в них была истина. Та истина, та потаенная жизнь, что пробуждается со временем в старых предметах, заменяя их рыночную ценность. "Лишь покрышись патиной, монета впервые обретает истинную ценность" - говорил мудрец. Да, время отнимало у вещей стоимость, заменяя ее душой - какая жестокая ирония!
Конечно же, так случалось далеко не всегда. Но мне, и ранее вкушавшему сладость подобных находок - или назвать их встречами? - не приходилось быть излишне внимательным, чтобы заметить их тихий, жалобный зов.
Они стояли в заброшеных домах и истлевали посреди пустырей, спали, позабытые, в заросших кустарником холмиках бомбоубежищ и ластились к дрожащим рукам медленно умирающих от недоедания старух, выносивших их по выходным на мрачные лабиринты блошиных рынков.
Я спасал их, если мог, вытаскивал из цепких лап забвения и гибели, с сожалением понимая, что большинство из них переживет меня и все же не сможет бежать от всепоглощающих пастей забытия и гибели.
Но сейчас они напоминали мне угревшихся в тепле старой шерстяной кофты сытых щенят, дремлющих в покое и счастье беззаботного бытия.
Быть может, я недооценивал их, тем более, что настоящая уверенность в том, что они живы, пришла гораздо позже. Но разве об этом думал я тогда? Мне хорошо было с ними, вот и все.