Представлю анонам свой эксперимент. Это фрагмент повести, написал и сам думаю, круто это или нет.
Я глад. Я смерть. Я колокол разбитый при падение с колокольни во время праздничного шествия слепых, отбивших город у немых. Я предводитель армии, идущей сотни лет, чрез сомны сонных лет. И наш реванш, идёт за нами по пятам, готовый пламенем огня взорваться, разверзнуть бездны ада под ногами, утративших былой доспех людей. Мы были выжжены тогда огнём, волшебным, мерзким ведовством, взрывающем отдельные моменты в кровавые цветки на теле степи. И степь искрилась ведовством, а наши боги, торжество чужое, не в силах были обратить. Обманутые сложными речами, звучащими из уст, гнилых людей, что распадаясь мир тревожили своим распадом и обретали власть над нашими телами. Мы умирали, распадались, высыхали. И путь наш был истерзан острыми ножами, кромсающими наш обоз. И величайшая тогда армада, из перестроенных на лад войны певцов, теряла свою силу, таяла, но шла вперёд. Готовая смести и выжечь гекатомбы крови, вся наша мощь была возбуждена и яра, на Город чародеев и врагов, поставившим искусство перед нами, изысканным щитом. Мы умирали, шли по степи. Обманы искупая кровью и мечами, на части расщепляя колдовство. Мы побеждали, смертью мы платили и Город был уже готов упасть, под массой тел и гнева, окраины его горел. Смеялся я, смеялись войны, кони, предвкушая очищение степи. Когда, неведомые боги, свидетели начал всего, исполнили заветы колдунов, отдавших цену непомерную потом. Остановилось небо, звуки удлинившись превратились в нити, мы терялись в тумане мыслей наших, заплетались в нитях слов. И взгляды, что бросались нами, пригвождали, почище чем тяжёлое копье. Росло обилие вещей и мы блуждали в массе, взбешённых атрибутов мира. Терялись, падали, тонули в массе тел. Переплетённые с другими и вещами, превращались, в химеру жутких форм. Отдав себя, мы растворялись в звуках, взглядах, красках. А Город торжествующе кричал, дрожал съедая наши души. Так мы исчезли, перешли за грани и застыли в смерти обратимой. Пророчество мы видели в себе, освобождение для пляски смерти. Придёт, я знаю, скоро. И Город враз умрёт, очищенный и вразумлённый, ордою бывших дикарей.
