С огромной задержкой я все-таки напейсал продолжение. Быть может, оно еще будет кому-то интересно.
Следующее утро я встречал не в лучшем виде. Ну еще бы. Пришел домой поздно ночью, весь мокрый, воняющий портвейном и блевотиной, опиздюленный. Одно только хорошо – родаки нечего не сказали мне, только мать спросила, все ли в порядке. Ну ясен хер, у меня всегда все в порядке. Мне на все было срать, я побыстрее скинул с себя волглую, противную одежду, наскоро умылся и лег спать. Все, праздник я отметил, хватит.
Когда я проснулся, у меня, казалось, болело все. Болело после многочисленных падений и пинков Костяна тело, болела залитая хреновым портвешком голова, болело раздраженное блевотиной горло. Я предпочел бы провести дома весь день, просто лежа в постели и приходя в себя, но пацаны, пожалуй, этого бы не поняли. С трудом я поднялся, вяло умылся и пошел на кухню. Мать тревожно взглянула на меня, толкнула на стол тарелку с яичницей.
-Сына, ты что это так пить взялся?
-Да я так…
-Ты же так напьешься, еще убьешься где-нибудь ненароком, - Мать села за стол рядом, вытирая кухонным полотенцем влажные руки.
-Мам, нормально все будет. Не беспокойся.
-Что нормально? Тебе четырнадцать лет, и ты уже так напиваешься – это нормально, что ли? Шляешься где попало, не пойми с кем! И кто тебя бил вчера? Я же вижу, синяк вон на пол лица.
-Мам, да мы с друзьями гуляли просто. И никто меня не бил, упал я.
-Ага, конечно. Еще и родителям врешь… - Мама встала, и, отвернувшись и вытирая глаза, подошла к окну.
-Мам, да все нормально! Ничего же не случилось такого, нормально все! Нечего беспокоиться.
-Ну конечно, - Мама снова села за стол.
-Да что мне будет?
-Вот будут у тебя свои дети, тогда поймешь. Брат твой – бестолочь, у нас на тебя все надежды. А мы уже старые. Вот случится что с тобой – что нам делать? Зачем жить будем?
-Да ничего не случится, мам. Не беспокойся.
Мама только вздохнула, встала и пошла мыть посуду. Я помаленьку доедал яичницу, размышляя о том, чем бы заняться сегодня. Конечно, праздники еще и вся хуйня, но мне не хотелось куда-то идти. Просто не было желания, и дело было даже не в том, что я еще не очень хорошо себя чувствовал после вчерашнего. В конце концов я решил – хер с ним, и, успокоившись, добил свой завтрак. Если никто мне не позвонит – я никуда не пойду. И сам никому звонить не буду, в падло. Можно было бы даже попросить родаков, чтобы отвечали на звонки и говорили, что меня нет дома, но это, пожалуй, будет через чур. Такой обман могут и раскрыть, это лишний геморрой.
Я прошел в свою комнату. Родители, как всегда, разместились у телевизора в зале. Почти полное уединение, никто не заходит, ничего не говорит. Я включил комп. Можно было бы и сыграть во что-нибудь, но в последнее время я увлекся другим занятием. Пару месяцев назад один парень из класса на информатике скидывал другому флэш-мульты. В основном – скачанное, у этого пацана отец, помнится, директор рынка, так что он может позволить себе приличный инет. Я подошел посмотреть – все равно делать нечего, ебать мозги со сраным экселем мне на хуй не надо. Среди мультов было несколько грубоватых, чуть топорных, словно делал их человек с трясущимися руками или на шатком столе. Это были самоделки этого пацана. Глядя на это, мне пришла в голову одна идея – словом, я прямо тогда и выпросил у него диск с этой прогой. Называлась она Macromedia Flash, на то, чтобы разобраться с созданием простейших мультов, у меня ушло недели три. В основном меня интересовала ебля. В моем распоряжении были фотки меня, плюс нескольких моих знакомых и одноклассниц, которых я бы трахнул с радостью, если бы дали. Пока что приходилось воплощать свои фантазии в анимации. Получалось ничего так, нормально. Вздрочнуть можно. Совсем недавно я взялся за фотошоп, чтобы повысить качество этих своих изделий. Его-то я сечас и исследовал.
Звонок телефона заставил меня напрячься, сразу накатило нехорошее предчувствие.
-Виталик, это тебя.
«Ну блядь» - подумал я, и поплелся к телефону. Взял трубку, пошел обратно к себе.
-Але?
-Веталь, здорово. Как дела? – это Михан. Ладно, он, может, хоть что-нибудь интересное предложит.
-Нармалды. Сам как?
-Тоже ничего. Как у тебя после пиздюлей отдача, ниче, терпишь?
-Да, нормально, жить можно.
-Ну и заебись. Че делаешь-то?
-Да так. Ничего особого, болты пинаю, как всегда.
-А, ну ясно. Ну че, мы тут с пацанами подумали, насчет вчерашнего – надо тебе долг отдать. Хоть ты и сам завыебывался, но все равно, такое терпеть нельзя. В общем, Славон его выцепил седня, и стрелу забил.
«Так» - подумал я, - «значит, опять». Внезапно я почувствовал себя как говно – таким же вялым и унылым. Мне ни сколько не хотелось идти на эту стрелу и пиздиться с этим мудаком Костяном. Ясен хуй, пацаны об этом не думали. «Блядь, мудаки, ну на хуя? Я что бля, просил вас? Хули вы, блять, лезете, в жопе свербит, что ли?» - думал я, с трудом сдерживая желание послать Михана в пизду.
-Ну, что теперь?
-Как что? – Он начал меня раскручивать. – Веталь, да ты че? Он тебе пизды дал, а ты ничего?
-Слушай, Михан, ты сам сказал – я завыебывался. Ну, наехал на него, получил пизды. По хуй, в ебло я ему пару раз дал, и хватит, хуй с ним.
-Да хули ты титьки мнешь? Давай, бля. Слушай, он сам зассал с тобой махаться, другого пацана подписал.
-Да? Кого?
-Вована.
Вован – спокойный парень, незаметный. Обычно всем на него по хуй. Никто на него не наезжал, не выебывался особенно, но и друзей у него нет почти. Мотается он только с Костяном, но чаще – с Диманом, тоже спокойным таким парнем. С девчонками он, походу, по нулям. Никогда не видел, чтобы он с ними хотя бы просто разговаривал. Еще он тусуется с Тимуром, тем самым парнем, у которого я брал прогу для флэша. Тимур – тот явный задрот, а Вован – в меньшей степени. Пару раз я слышал, как они говорили о какой-то непонятной хуйне. То, что Вован впрягся за Костяна – очень странно.
-Слушай, Михан, лично мне это не надо.
-Бля, Веталь, хули ты как баба? Ну дашь ему пизды, и все бля. Короче, давай решай, но я тебе говорю: никто из нас не станет с этими лохами связываться и говорить, что стрела отменяется. А если не придешь – сам понимаешь, что будет.
«Понимаю. Запишут в педики – на всю жизнь. Да, и просить, чтобы сняли стрелу – тоже не вариант, если расскажут, то до меня каждый хер будет доебываться. Блядь, ну на хуя? » - думал я. Потом решился:
-Ладно, блядь. Когда стрела?
-Сегодня. Вован сказал, чтоб позвонили. Махач будет на площади, у мэрии. Там места много, и все открыто со всех сторон, так что подстав не будет. Ну что, давай? Прямо сейчас, чтоб не тянуть?
-По хуй, звони, - мне действительно было по хуй, я просто хотел уже закончить с этим.
-Сейчас позвоню. Ты не ссы, мы тебя подстрахуем, если что. Все, давай.
-Давай.
Я вернул трубку на место и пошел одеваться . Довольно вяло – ну не было у меня никакого желания идти туда. Не было, но кого это ебет, кроме меня?
-Ты куда-то собрался идти? – Мама опустила старый номер «АиФа». Она работает почти весь день, дома дел тоже много, поэтому по праздникам и выходным она перечитывает все газеты, какие приходили в последнее время.
-Да, мы с пацанами пойдем прогуляемся.
-Будь осторожен. Там скользко на улице.
-Да ладно, нормально.
Я оделся, спустился во двор. Сегодня было не так холодно. Некоторое время я просто стоял на крыльце и думал. Ужасно хотелось забить и вернуться домой, в кухонное тепло и запах мандаринов. Или хоть покончить с этим побыстрее.
Мой дед родился в тот день, когда застрелился Гитлер. Не каждому повезет словить такое совпадение. Дедуля, скорее всего, радовался лишь получившемуся в результате чередованию праздников, ибо в остальном его жизнь не слишком баловала. По крайней мере, я так думаю – деду, возможно, насрать было на это. Его родители успели набрать немало седины в волосах, прежде чем дедушка окончательно забросил отчий дом и ушел в жизнь. Прадед порядком запарился, пытаясь наделить сына образованием. Дед сменил до хрена школ, начав с гимназии, куда пристроил его папаша по старой дружбе – директор иногда квасил с прадедом. Деда выгнали оттуда после того, как он спалился, запихивая в сумку училке горсть собачьих кишок. Трудно сказать, что их больше возмутило – то, что дед проявил такое неуважение к преподавателю, или то, что он распатронил дворнягу прямо на пустыре за школой. Деда отправили прочь, заставив извиниться перед училкой и закопать уже довольно сильно завонявший трупежник. Дедушка пошел в школу попроще. Возраст был уже совсем другой, на деда стали жаловаться девочки, да еще несколько пацанов поймали от него вентилем в морду. Оскорбленные пионеры, получившие от деда отметины на всю жизнь прямо на роже, решительно сдали его директору, когда он притащил в школу сигнальную мину. Была бы ракета – может, еще бы обошлось. «Сынок твой – полный долбоеб, решай сам, что с ним делать» - так заявил директор огорченному прадеду. На прощание снабдил еще добрым советом – «пиздюлей ему вешай почаще, может, и поумнеет.»
Прадед, впрочем, тоже был так себе. «Никогда его не любил, даже рад был, когда он помер, если честно» - так о нем вспоминал мой батя. «Мой отец - говно» - это о нем говорил дед. Прадед родился в интеллигентной семье, рос в эпоху становления Советской Империи и с юности заражен был романтикой построения коммунизма. Он мечтал быть поэтом, певцом революции, зачитывался Блоком и пытался писать стишки. Тем не менее, настроения своей эпохи он проебал. Ему бы писать об индустриализации и коллективизации. Его вирши никому не пригодились. Всю жизнь он считал себя несостоявшимся гением, отсюда и результат – дед его ненавидел, отец не любил, ну а мне просто насрать.
Мудак-отец, мягкая и безвольная мать – такими были родители моего деда. Естественно, из него и вышло не пойми что. Его поразительное распиздяйство в юности привело к тому, что очень скоро родители оставили его без всякой поддержки. И он был этому несказанно рад. Убраться подальше от ненормальных родителей – да это была просто его мечта. Полностью порвать отношения с ними он не смог, но двадцать шесть лет прожил в относительном покое. Этого времени ему вполне хватило, чтобы получить нормальное образование, стать педагогом, а со временем – и директором школы, жениться и завести ребенка – моего отца.
Потом его мать заболела. Неизвестно толком, в чем было дело, что вызывало постоянные боли и скапливание жидкости в легких, точный диагноз так и не поставили. Деду пришлось снова поддерживать связь с родителями – свою маму он жалел. Ради ее спокойствия он готов был даже терпеть уебка-отца. Отношение прадеда к сыну здорово изменилось – оказалось, он никогда не сомневался в его способностях, всегда верил, что он достигнет чего-нибудь в жизни, и всячески направлял его на верный путь. «Я иной раз просто харкнуть хотел в его рожу, и если бы не мать – близко бы к их дому не подходил», - рассказывал мне дед. Его отец и впрямь оказал на него влияние – и теперь я понимаю, какое. Дед всегда боялся стать самодовольным кретином. Он редко признавал собственные заслуги, и помощь окружающим считал абсолютно несущественной, не стоящей никакого упоминания. Старательно выпестованная скромность стала его пунктиком. Не пойму толком – въебывал ли он всю жизнь потому, что не желал сам признавать свои успехи и ждал этого от окружающих? Или, быть может, он просто не знал, что он должен сделать в своей жизни, чтобы наконец иметь право гордиться собой? Я-то никогда не говорил с ним об этом, до самой его смерти ,а отец ничего не рассказывал мне. Дед твердо решил, что сделает все, чтобы помочь сыну устроиться в жизни не хуже его самого. Фактически, он направлял его всю жизнь, от начальной школы до работы на ГЭС. Хуй знает, может, он даже мою мать ему в невесты сам выбрал. Папа мой в детстве неплохо рисовал, мечтал пойти в художку, но непреклонной волей деда стал инженером. Жалел он об этом, нет ли, но поэтому, я думаю, мне он дал полную свободу выбора в жизни. Абсолютную – делай что хочешь, сынок, твоя жизнь, тебе и решать. Линия стремилась замкнуться и превратиться, наконец, в кольцо – у деда не было никаких внятных перспектив – одна мутная неизвестность впереди. У меня выходило тоже самое.
-Эй, Веталь! Здорово! – окликнули меня. Я оторвался от размышлений – перед крыльцом сидел на лавочке Кирилл, парень со второго этажа. Недавно еще я видел его студентом, всегда с сумкой на длинном ремне, всегда зевающего и стреляющего у прохожих либо сигареты, либо зажигалку. Институт он закончил, и работал теперь санитаром в скорой. Видимо, теперь он отдыхал после смены, потягивая черного «Козла» и переписываясь с кем-то по мобильному.
-Здорово, Кир. Как дела? – я подошел и пожал ему руку.
-Да заебался на работе, вот, только со смены.
-Че, случилось чего?
-А хули ты думал – новый год, и ни хуя не случится? Вызвали нас под утро к какому-то мудаку. Перепил, пришел домой, лег спать. Ну, алкогольное отравление, начал он блевать во сне, начал своей блевотиной захлебываться. Ну, прибыли мы удачно для этого говнюка, жив он остался. А лучше бы сдох нахуй. Мы его откачиваем, он только очнулся, и начинает, гандон такой, от нас отбиваться, драться лезет, орет: «Пошли нахуй из моего дома, пидоры!» Ну, пришлось ему еще и сунуть в ебало. А ты как отметил?
-Да так… - я замялся, как-то и не зная, что тут можно сказать. Не отвечу же я: «Напился, пизды получил и обрыгался.»
-Нормально отметил. С друганами.
-Это дело хорошее, - Кирилл потянулся, опустил в урну опустевшую бутылку и вытащил из снега под лавкой следующую. – А сейчас куда, продолжать?
-Ну да, вроде того.
-Ясно. Ну, удачи, и с прошедшим!
-Тебя тоже.
-Предков от меня поздравь.
-Лады.
Я вышел из своего двора. Крики играющих в снежки детей сменились шумом машин. Я пошел к центральной улице, поглядывая на родной город нового года. Все было как всегда. Все было так же, как и в прошлом году, и в позапрошлом, и до этого, и даже в предыдущем тысячелетии. Много есть разных праздников, и все же именно после Нового года все кажется мне таким вот… обыденным. Посконным, что ли. Впрочем, наверное, мое настроение было подпорчено предстоящим махачем.
В кармане завибрировал телефон. Я вытащил наружу моргающий экраном пластиковый кирпич, приложил к уху:
-Веталь, ты где там?
-Уже на подходе.
-Давай быстрей пиздуй, заебались уже ждать тебя. Все подошли, только тебя и ждем. Долго ты еще?
-Нет. Сейчас буду, - я убрал телефон и свернул у крайнего к перекрестку дома. Впереди показалось массивное здание мэрии.
