Итак, на одном из этапов работы опер приходит к выводу, что без применения мер физического воздействия к допрашиваемому не обойтись.
Каких-то общих правил и рекомендаций тут нет. Каждая ситуация и каждый человек должны глубинно чувствоваться. Надо четко понимать, когда пытать арестанта можно, нужно и полезно, а когда - нельзя, бессмысленно и даже вредно для дела...
Эффективен этот метод лишь тогда, когда «клиент» слабоволен и морально нестоек, а опер уверен не только в том, что тот действительно «при делах», но и что существуют некие вещественные доказательства его вины, которые тот сам должен рассказать и объяснить.
Ну а поскольку добровольно садиться в тюрягу (как ни странно!) никто особо не желает, то «клиента» надо убедить... Внушить ему... Сломить его глупое и никому не нужное упрямство... Я понятно излагаю?
В технологии пыток ментовская фантазия ничего нового не придумала. Да и зачем, если старое и многократно проверенное жизнью себя вполне оправдывает... Перечислю кое-что из общеизвестного.
Парашют - поднимают за руки-ноги и плашмя кидают на пол. Следов на теле – ни малейших, а ощущения - как у отбивной котлеты.
Слоник - классика жанра, любимая тема страшилок для журналистов: надевают на голову допрашиваемому противогаз и на пару минут зажимают трубку, - у того, задыхающегося, глаза лезут на лоб, когда до полного отруба остается всего ничего, отпускают трубку, дают отдышаться - и по новой...
Недостаток метода: кто сердцем слаб - может задохнуться, слишком трудно контролировать течение процесса и вовремя останавливаться, не перейдя критическую точку....
Марьванна, она же Попугай, - сковывают руки наручниками, просовывают голову между колен и сковывают ноги наручниками, образовавшееся таким образом своеобразное «колесо» вешают на палку, положенную на два стола или стула, и начинают крутить его, поколачивая...
Ну и - просто побои, без прибамбасов. Бьют в пах и по почкам, в солнечное сплетение и под ребро, шмалят резиновой палкой по суставам и по пяткам...
Пятки – идеальное место для ударов, ибо на них практически не остается следов. В то же время место это чувствительное - сюда сходятся нервные окончания многих внутренних органов.
Еще можно подвесить на дыбу, на какой-нибудь торчащий из стены крюк, за скованные наручниками за спиною руки. И - бить дубинкой или стальным прутом по туловищу...
К старикам, женщинам, малолеткам и просто ослабленным применяются более гуманные, но тоже действенные методы. Скажем - зажать ему между двух пальцев карандаш или ручку и крепко стиснуть - это больно, можете сами убедиться! Или шарахнуть по голове увесистой книжкой - башка гудит как колокол, в глазах качается, но внешне - никаких следов.
Женщину, если у нее объемный бюст, толстой книжкой можно болезненно шмякнуть по груди. Маленькие груди можно осторожно прижигать окурком или сжимать соски пассатижами.
...Завожусь ли я от битья? Ни капельки. Всего лишь исполняю свои производственные обязанности - спокойно, настойчиво и методично.
Равнодушие - полнейшее. Пока бью - думаю о погоде на завтра или же о том, что подарить жене на 8-е марта. Нет для меня никакого наслаждения в издевательстве над слабейшим и совсем неинтересно показывать свою силу и возможности на заранее обреченном.
Но если моему натиску упорно сопротивляются, появляется чисто спортивный интерес это сопротивление сломить: «Ну-ка, смогу ли переупрямить этого козла?! И когда, на какой минуте вместо занудного 'Не я это!' он с болью выкрикнет: 'Да, да, я это сделал!..'»
Я бью, зная, что во власти избиваемого - остановить меня в любую секунду, пусть только признает очевидное, подтвердит мои догадки и под всем подпишется в протоколе. И никогда не бью тех, в чьей виновности не убежден, это - принципиально.
Если лично мне надо - тогда да, тогда, чтобы заставить человека плясать под мою дудку, я ему и безвинно врежу, но ради интересов подлючего государства терзать невиновного?! Не дождетесь!
И еще: мы - не мясники. Не стоит слишком уж усердствовать. Гениталии дверью защемлять - не по мне, такое ничем не оправданно, это - внутренняя испорченность. Есть предел всему, в том числе - и целесообразности...
В соседнем райотделе было такое: ребята проститутку «кололи» на предмет квартирных краж с использованием клофелина. Она, ясен перец, колоться не хотела, держалась стойко, как Гагарин в космосе, так они то ли сгоряча, то ли по пьяни, то ли хохмы ради -
изнасиловали ее резиновой дубинкой во влагалище. Елозят дубинкой в манде и с гоготом требуют: «Признавайся, шалава!» Тут, конечно - перебор... ненужная самодеятельность... Вряд ли те хлопцы в угрозыске приживутся. Во всяком случае, я чувствую и осознаю: так, как я - можно, разумно и правильно, хоть и противно, а как они – это ж окончательно можно оскотиниться!
Боль в умелых руках - действенное оружие, но не со всеми и не всегда.
Матерого, неоднократно в прошлом битого на допросах и потому уж привычного к боли рецидивиста колотить бессмысленно. Он не из слабаков - лишь застонет под ударами, покричит, вытерпит... Раньше выдерживал подобное - так чего ж теперь ломаться?
Такого тоже можно отпрессовать. Опыт 30-х годов свидетельствует, что при правильной организации пыточного искусства любого можно довести до кондиций, до полнейшей готовности всемерно помогать следствию, рассказывать все, что знаешь, и подписывать то, что тебе на подпись подсунут...
Смогли бы и мы, тряхнув стариной, выколотить «сознанку» из самого заматеревшего душегуба, но для этого пытать его должен не один затюканный прочими многочисленнейшими обязанностями опер-пахарь, а целая бригада из 5-10 периодически сменяющих друг друга сотрудников.
И не трое положенных до предъявления обвинения или освобождения суток, а месяц или даже больше. И чтобы знал он, стервец, что если и не сознается, то все равно живым отсюда уж не выйдет, только мучиться дольше придется, да еще в отместку и жену с детьми расстреляют...
Ну и главное: допрашивающий должен быть уверен в своей правоте и безнаказанности. Он - лишь исполнитель приказов. Совершаемое им - государством разрешено и обществом одобрено (хотя бы внешне, напоказ, под давлением властей)...
А то нынче пытаешь преступников, причем не ради себя, в гробу ты его видел - премиальных тебе за него не кинут и орден на грудь не навесят, - нет, ради людей стараешься, чтоб меньше мрази по нашим улицам бродило. И тут же из кожи лезешь, чтобы не наследить ненароком, не оставить на избитом пригодные для снятия побоев следы, не попасться на горячем, одним словом.
Система сразу же от тебя отречется, попадись ты... Всем плевать, что ради державы ты зверствовал. Державе надобно было, чтобы – аккуратно, не попадаясь, а ты – засветился!
Смерть под пытками
Самое вонючее – когда во время допроса «клиент» от нечеловеческой боли вдруг возьмет да и загнется. Приведенный (или приглашенный) на беседу к оперуполномоченному и внезапно скончавшийся во время разговора гражданин – всегда смотрится паршиво.
Родичи почившего сразу же бьют во все колокола, прокуратура морщится, оравой наезжают проверяльщики, и хотя из той же они кодлы и прекрасно понимают, что действовал опер так круто не по собственной разнузданности, а исключительно во имя фундаментальных интересов государства, но – «надо же и меру знать!».
А теперь получается, что во имя тех же интересов кого-то должны назвать козлом отпущения, и кому ж теперь им быть, как не оперу-олуху?! Конечно, и тут можно что-нибудь придумать, и если придумано умело, то наше шибзнутое государство, так и быть, сделает вид, что верит оперским оправданиям. «В принципе парень ты нормальный, старлей, не повезло только тебе чуток…»
Скажем, кто снимает побои у потерпевших? Тоже - свой, не чужой Системе человек, судмедэксперт. Он многое может - при желании или если начальство ему прикажет...
Приводят к нему избитого до черноты в РОВД человека, а он словно волшебные очки надел - в упор ничего не замечает, кроме следов перенесенной в раннем детстве оспы... Да и с теми, кто и вовсе откинулся, тоже можно как-то... скомбинировать.
Несколько лет назад в соседнем... да, в соседнем РОВД был случай... На адресе в собственной постели, утром, нашли мертвую женщину, с некими нечеткими багровыми следами на горле. Судмедэксперт о причинах смерти высказался двусмысленно, а спавший в соседней комнате супруг покойной, 56-летний военный отставник, будто бы «ничего не слышал».
Сперва тлела мысленка спихнуть все на несчастный случай, чтоб не омрачать показатели глухарем, но прокуратура сказала: «Ша!» - и пришлось разрабатывать версию убийства.
Разумеется, первым заподозрили вдовца. Не смотрелся он так чтоб уж очень безутешным, да и соседи подсказали, что жили супруги как кошка с собакой.
Он любил заложить за воротник и регулярно демонстрировал на весь подъезд, «кто в доме хозяин», она же втихую погуливала то с тем, то с этим, и хоть осторожничала, зная характер мужа, но он все равно чувствовал, кипятился, опять-таки - пил... В общем-то, нормальная житейская ситуация, во многих семьях такое, но только там умеют обходиться без убийств, а у нас налицо - жмур!
Идентифицировать отпечатки пальцев на шее не удалось (снять отпечатки пальцев с шеи вообще практически невозможно), и тогда взялись опера за мужа...
Двое суток допрашивали, сперва уговаривая по-хорошему «во всем сознаться и облегчить свою участь», но светил ему минимум «червонец», поэтому «облегчаться» он не спешил, все начисто отрицал - и что пил, и что ревновал, и что убивал... Тогда-то и стали его увечить, валяли как хотели, мучили по-всякому...
И на исходе третьих суток, дергаясь на полу от ударов ногами, схватился он вдруг за сердце, прохрипел: «Ой, плохо мне! Вызовите 'скорую'!..» Орлы наши, стоя над ним, лишь засмеялись: «Ты че, дядя, окосел?.. 'Скорую' ему вызывай! Может, тебе еще и билет на Багамы купить?! Колись на мокруху, подпиши 'чистосердечные', тогда врача и вызовем…»
По сути, правильно они ему базарили, но не стал он колоться, продолжал стонать: «Ой, плохо мне совсем!.. Дайте лекарства какого-нибудь!..» И хрипит при этом, горлом булькает, симулянт чертов, словно и впрямь окочуриться задумал...
А у хлопцев на столе - учетная карточка из районной поликлиники, взяли на всякий пожарный, и там ясно сказано: «Здоров как буйвол!» Так чего ж он выкаблучивается, сучара?! Двинул его кто-то ногой в бок от души, мол, кончай придуриваться, иди на сотрудничество с органами!
«Воды-ы-ы…» - прошептал он задушенно и примолк... Полежал маленько, пока опера в коридоре перекуривали, новых сил набираясь, потом вернулись они в кабинет, стали его на стул усаживать, для продолжения дружеской беседы, а он уж того... захолодал! Военный человек, майор в отставке - загнулся от простенького инфаркта! И хоть били бы сильно, а то ведь так... парочка пинков и затрещин.
Тут ребята малость струхнули. «Злоупотребление служебным положением», «фальсификация материалов дела», «доведение человека до смерти»… Светило им от 5 до 10 лет!
Посоветовались они, потом подхватили бедолагу под руки, под видом пьяного (голова на грудь свесилась, глаза закрыты, руки-ноги висят) выволокли в райотделовский дворик и на скамеечку в скверике бережно опустили. Потом, выждав часок – вызвали «скорую»…
Смотрелась картинка так: приглашенный в РОВД побеседовать о покойной супруге отставник после недолгого дружеского разговора вышел во двор, тут разнервничался (видимо, по новой переживая кончину любимой!), присел на скамейку передохнуть - и окочурился.
Нормальная смерть от естественных причин, не имеющая никакого отношения к недавнему допросу и, разумеется, к самим допрашивающим. Врач «скорой» и судмедэксперт поставили одинаковый диагноз: «инфаркт миокарда», труп отдали родичам на захоронение, а дело о кончине женщины закрыли «в связи с отсутствием подозреваемых».
Позднее все тот же судмедэксперт в частной беседе с одним из оперов высказал предположение, что умерла майорша тоже естественной смертью, от внезапного приступа астмы, а отпечатки на горле могли образоваться, когда она в агонии хваталась за горло, пытаясь вдохнуть воздух. Раньше бы, коновал, свои догадки высказывал!
Еще некоторое время мандражили опера, боясь, что найдется у гикнувшегося отставника влиятельный однополчанин и потребует перерасследования, но - обошлось. Так история эта благополучно в архивах и затаилась...