Путь неблизок к другу плохому, хоть двор его рядом; а к доброму другу дорога пряма, хоть далек его двор.
«У Ада нет пределов и границ, ибо Ад там, где мы, и там, где Ад, должны мы пребывать»
...Железный кулак реальности в бархатной перчатке абстрактной математики...
Я знаю, какова премия за открытие разумной жизни, но какова премия за открытие самих хичи? Вы только найдите одного. А потом называйте свою цену.
Энладе, — чуть погодя проговорил Аррен, — есть одна история — о мальчике, чьим учителем был камень. — Вот как?.. Ну и чему он у него учился? — Не задавать вопросов.
Разрушив — создашь. То конец ли? Начало? Одно — из другого… Кто знает наверно? Одно лишь мы знаем: Есть дверь меж мирами, В нее мы уходим, Навек расставаясь. Но есть существа, Что приходят обратно… Среди них старейший — Привратник Сегой…
В нордических языках существует четыре слова для обозначения чужака. Первое: «иноземец», «утланнинг» — незнакомец, человек, житель нашего мира, пришедший из другого города или страны. Второе: «фрамлинг». Демосфен просто убрал ударение с нашего «фремлинг». Этот незнакомец тоже человек, но из другого мира. Третье: «раман» — человекоподобное существо, но представитель другого вида. Четвертое: «варелез» — обозначает подлинного чужака, в том числе и всех животных, ибо общение между нами и ними невозможно. Они живые, но мы не можем даже угадать, что заставляет их вести себя так или иначе. Возможно, они разумны, возможно, обладают сознанием, но мы никогда точно этого не узнаем.
Великий Рабби учил народ на рыночной площади. Случилось так, что в то утро какой-то муж обнаружил доказательства неверности своей жены и толпа приволокла ее на рыночную площадь, чтобы побить прелюбодейку камнями. (Все вы знаете одну такую историю, но мой друг, Голос Тех, Кого Нет, рассказал мне еще о двух Рабби, оказавшихся в той же ситуации. Вот о них я и хочу поведать вам.) Рабби вышел вперед и встал рядом с женщиной. Из уважения к нему толпа отступила, и люди замерли в ожидании, все еще сжимая камни в руках. — Есть ли среди вас те, — сказал он им, — кто никогда не пожелал жену другого мужчины, мужа другой женщины? И люди ответили: — Всем нам знакомо это желание. Но, Рабби, никто из нас не поддался ему. И Рабби сказал: — Тогда встаньте на колени и благодарите Бога за то, что он дал вам силы. — Он взял женщину за руку и увел ее с площади. И прежде чем отпустить, прошептал ей на ухо: — Расскажи лорду правителю, кто спас его фаворитку. Пусть он знает, что я его верный слуга. Женщина осталась в живых, потому что община ее слишком продажна и не может защитить себя. Другой Рабби, другой город. Как и в первом случае, он останавливает толпу, подходит к женщине. — Пусть тот из вас, на ком нет греха, первым бросит в нее камень. Люди ошарашены, они забывают о своем единстве, о своей цели, ибо начинают вспоминать свои собственные прегрешения. «Может быть, — думают они, — придет день, и я окажусь на месте этой женщины, тогда я сам буду нуждаться в прощении и возможности начать все сначала. Я должен обращаться с ней так, как желал бы, чтобы обращались со мной». Они разжали руки, и камни посыпались на землю. И тогда Рабби подобрал один из упавших камней, высоко поднял его над головой женщины и изо всех сил швырнул камень вниз. Удар расколол череп несчастной, ее мозги забрызгали мостовую. — Я тоже не без греха, — сказал людям Рабби, — но, если только совершенным людям будет позволено осуществлять правосудие, закон скоро умрет, и наш город погибнет вместе с ним. Женщина умерла, ибо ее община была слишком окостенелой, чтобы выносить отклонения. Наиболее популярная версия этой истории замечательна тем, что описывает практически уникальный случай. Большая часть сообществ колеблется между разложением и ригор мортис (трупным окоченением) и гибнет, если заходит слишком далеко в ту или иную сторону. Только один Рабби осмелился потребовать от людей совершенного равновесия — соблюдения закона и милосердия к оступившемуся. Естественно, мы убили его.
Сан-Анжело. Письма к начинающему еретику. Перевод Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме Кристано. 103:72:54:2.
Прежние преподаватели этой науки, — сказал он, — обещали невозможное, но не свершили ничего. Нынешние обещают очень мало; они знают, что превращение металлов немыслимо, а эликсир жизни — несбыточная мечта. Но именно эти ученые, которые, казалось бы, возятся в грязи и корпят над микроскопом и тигелем, именно они и совершили истинные чудеса. Они прослеживают природу в ее сокровенных тайниках. Они подымаются в небеса; они узнали, как обращается в нашем теле кровь и из чего состоит воздух, которым мы дышим. Они приобрели новую и почти безграничную власть; они повелевают небесным громом, могут воспроизвести землетрясение и даже бросают вызов невидимому миру.
Изыди! — вскричал отец наш Видикон. — Ибо мне ведомо, кто ты таков, старый злобный демон! Это ты подталкиваешь к краю каждого самоубийцу, это ты укрепляешь единственную руку Однорукого Бандита, что обирает до нитки игрока заядлого, ты засыпаешь снегом леденящим лежачую фигуру наркомана бессознательного? Нет, давно известен ты мне, и знаю я, что тот, кто хочет удалиться от тебя, должен тебя преследовать! Встань позади меня — ибо я одолею тебя!
— Векс, ты смеешься надо мной? — Смеюсь? — Да, смеешься. Ты слышал меня. Посмеиваешься себе в бороду. — Это тело не снаряжено бородой. — Кончай комедию и отвечай на вопрос.
С высоты птичьего полета этот поселок должен был напоминать древнюю, предельно примитивную печатную плату, – примерно из таких Галилей спаял свой первый радиотелескоп.
Человека, объявившего себя бессмертным, не уличишь во лжи: пока есть обвиняемый, нет доказательств его вины, когда есть доказательства – их некому предъявить
Изображенный на нем зубастый кит с горящими красными глазами представлял новую серию графических романов. Пельша поморщился. Он был приверженцем традиционного искусства и не понимал новомодных течений, совмещающих в себе практически несовместимое. Это как сделать синема со звуком — абсолютно потеряется литературный элемент, станут бесполезными титры, и просмотр превратится в банальное театральное зрелище.
Воистину, нет ничего более отвратного, нежели монстры оные, натуре противные, ведьмаками именуемые, ибо суть они плоды мерзопакостного волшебства и диавольства. Это есть мерзавцы без достоинства, совести и чести, истинные исчадия адовы, токмо к убиениям приспособленные. Нет таким, како оне, места меж людьми почтенными. А их Каэр Морхен, где оные бесчестники гнездятся, где мерзкие свои дела обделывают, стерт должен быть с лона земли, и след по нему солью и селитрой посыпан.
Аноним. «Монструм, или Ведьмака описание»
— Хм… Ну ладно. А ты… Кто самый лучший фехтовальщик на свете? — Понятия не имею. — Ты никогда не знал такого? — Я знал многих, которые считали себя лучшими. — Хо-хо! Кто они были? Как их звали? Что они умели? — Потихоньку, потихоньку, девочка! У меня нет ответов на твои вопросы. А это так важно? — Именно что важно! Хотелось бы знать… кто они — такие фехтовальщики. И где их найти. — Где найти-то — я знаю. — Ну и где же? — На кладбищах.
Истинно говорю вам: кто верит снам, тот подобен человеку, что тщится поймать ветер или ухватить тень. Прельщается зыбкими отражениями, зеркалом кривым, которое лжет, либо вещает вздор на манер женщины рожающей. Воистину глуп тот, кто миражам сонным верит и спешит призрачным путем. Однако же, кто снами пренебрегает и не верит им совсем, тот столь же неразумен. Ибо, ежели б сны вообще никакого смысла не имели, то зачем тогда боги, творя нас, даровали нам способность видеть сны?
Премудрость пророка Лебеды, 34:
«Шутки в сторону», как сказал обожаемый тобою король Дезмонд, когда посреди пиршества гости неожиданно принялись синеть и помирать.
Мой мальчик, женщины не бывают гениями. Они — декоративный пол. Им нечего сказать миру, но они говорят — и говорят премило. Женщина — это воплощение торжествующей над духом материи, мужчина же олицетворяет собой торжество мысли над моралью.
Тишина обрушилась на него с мебели и со стен; она навалилась всей своей ужасной мощью, будто он оказался на заводе, производящем безмолвие. Она поднималась с пола, закрытого от стены до стены серой ковровой дорожкой. Тишина изливалась из поломанных кухонных агрегатов, заснувших вечным сном задолго до того, как тут появился Изидор. Она сочилась из бесполезного торшера и падала с засиженного мухами потолка гостиной. Тишина царила повсюду, как будто все материальные предметы состояли из нее и только из нее. Она яростно лезла не только в уши, но и в глаза. Стоя перед погасшим экраном телевизора, Изидор ощущал тишину как видимое и в своем роде живое существо. Живое! Он и прежде чувствовал ее появление; она вторгалась неожиданно и стремительно, будто ей не терпелось. Тишина мира не могла удержать в узде собственную ненасытность. Ни на одно мгновение. Даже если фактически победила.
Из кухни вернулась Бетти. Она снова уселась на ковер. «Какая грация! – подумал Роберт. – Фигурка просто прелесть. Все японки стройны, ни унции лишнего жира. Им не нужны пояса и бюстгальтеры. – Он спохватился. – Надо скрывать влечение. Чего бы это ни стоило. – И все же не смог удержаться от вороватого взгляда. – Какие у нее чудесные темные волосы, какие огромные глаза! В сравнении с этими людьми мы выглядим недоделанными. Словно некий ваятель вытащил нас из печи, поленившись как следует обжечь. Как в древней индейской легенде.
Что делают домашние животные, когда хозяина нет дома? Вот кошка снимает наволочку с подушки и начинает набивать ее твоим добром: часами, приемниками, бритвами и всем прочим, — уже совсем другая, чужая, незнакомая кошка, — курит твои косяки, ходит по потолку, звонит по междугородной… И это уже другой, кошмарный мир, Зазеркалье, город отражений, населенный ужасными невообразимыми чудищами.
The room was large. He sat up. The room was empty, aside from the wide pink bedslab and two nylon bags, new and identical, that lay beside it. Blank walls, no windows, a single white-painted steel fire door. The walls were coated with countless layers of white latex paint. Factory space. He knew this kind of room, this kind of building; the tenants would operate in the inter zone where art wasn’t quite crime, crime not quite art. He was home.
Один из медицинских журналов недавно сообщил следующий анекдот: знаменитого альпиниста Джорджа Ли Маллори однажды спросили, почему, собственно, ему так хочется подняться на Эверест. Он задумался, а потом сказал: «Потому что он существует».
nam-shub? Why am I vulnerable to it?” “Just don't stare into any bitmaps. Anyone try to show you a raw bitmap lately?
Кто-то попадает под восточный пресс. Это, вообще говоря, вещь довольно страшная. У меня знакомый, после того как попал в руки улыбчивого китайца, потерял интерес к алкоголю насовсем и бесповоротно. Проходили годы, а он упрямо игнорировал бухло. Так прошло лет восемь. К сожалению, оказалось, что мужик потерял интерес еще и к жизни как таковой. На девятый год он начал заговариваться, на десятый разогнал самурайским мечом к ебени матери всю свою семью, сел в лотос и сидит в нем до сих пор. Не пьет, конечно.
Свобода, – гудел Среда, пока они шли к машине, – сука, которую должно иметь на матрасе из трупов.
Разве тебе не холодно? – спросил его Тень. – Моя жена была из племени чоктоу, – сказал Чэпмен. – И она открыла тебе тайну, как уберечься от холода? – Не-а. Она думала, я сумасшедший. Все твердила: «Джонни, надень сапоги».
Женщинам гораздо больше, чем мужчинам, свойственно радоваться той любви, которая сосредоточена на них самих, хоть эта любовь и была бы несколько несправедливой, а не той любви, которая основана на общечеловеческой основе.
Первое – никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т. е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению. Второе – делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить. Третье – располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу. И последнее – делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено.
Drugs are your friends, treat them with respect. You wouldn’t throw your friends in the garbage. You wouldn’t flush your friends down the toilet. If that’s the way you treat your friends or your drugs, you don’t deserve to have either. Give them to me. Drugs are wonderful things. I won’t listen to anybody trying to get me to give them up. I’d rather give up food and drink—in fact, on occasion, I have.
