Эта печальная, в чём-то поучительная история случилась на исходе правления «кукурузника» Никиты Хрущёва в те мутные, далёкие сейчас времена, когда под гранитной пятой вождя Советский Союз окреп, расширился и одолевал своей военной и экономической угрозой весь презренный империалистический мир за исключением, быть может, одной лишь Индии, где жила и трудилась флегматичная мать своих детей Индира Ганди.
Помню, я лежала и размышляла о сущности коммунизма по заветам марксистско-ленинской теории классовой борьбы — задание, данное в сельской школе районного центра посёлка городского типа Ижры. Конечно, о судьбах еврейского народа я тогда не гадала, а меж тем яростные жиды во главе с полубезумным раввином Абрамом Яхвеивичем Шпильманом уже были близко и скоро должны были ярчайшим образом изменить мою простую и беззаботную до этого момента жизнь. Я думала: СССР всегда был государством народным, а «народ» — слово двоякое: с одной стороны, народ — обезличенное, лишённое какого-то бы ни было этнического самоопределения стадо, тогда как с другой — именно синоним понятия этноса, культуры, нации; так в каком же смысле «народным» является моё родное государство, где, как я тогда думала, пройдёт моё детство, зрелость и старость? Если под народом действительно наипрямейшим образом подразумевается тупое покорное стадо, то и я в нём овца, с чем мой разум категорически не был согласен. Но если говорить о народах как нациях, то, получается, СССР собрал под своим крылом столь многие и разнообразные культуры, что их взаимное несогласие, действенное отторжение должны рано или поздно порвать великую и могучую пока страну в клочья — предположение совершенно зверское, недопустимое, поскольку влекло за собой как минимум строгий выговор учителей в школе, а то и позорное лишения почётного, блин, звания октябрёнка.
Примерно в этот момент на северо-восточной границе деревни Каменская с отчаянным хрустом раздвинулся кустарник, из лесу в поле вышла группа, состоящая из нескольких врагов народа, силами КГБ и НКВД вытравленных из пределов крупных городов и теперь шляющихся по окрестным сёлам в поисках свежей крови. Первой шла пара всенародно порицаемых гомосексуальных мастеров спортивного туризма Задок Этанович Афрон и Симеон Ицхакович Ицхаков — хмурые, мускулистые и совершенно непоколебимые. Следом словно сказочная полуночная фея за ними вышагивал в своих лакированных сапогах шельма Янох Калебович Раббанович. Его подгонял в спину именным папиросным мундштуком сам беглый каторжник и офицер доблестной польской милиции тайный раввин и жрец культа Змея Абрам Яхвеивич Шпильман, вооружённый своим собственным потрясающе яростным шячлом. И, наконец, кротко замыкал процессию, конечно же, любимец публики и просто хороший, доброжелательный человек — кстати, еврей лишь наполовину, по матери, — Георгий Денисович Ханани. Таким образом, четыре с половиной жида вторглись на территорию моей родной деревни в преступном намерении организовать здесь полную откровенного предательства Родины кровавую синагогу.
Отчётливо помню: как будто бы предупреждая о нависшей над всеми нами, мирными советскими сельскими жителями, угрозе, облака изнутри озарились небесным пламенем, и молния с грохотом поразила знак серпа и молота на здании колхозного управления. Тогда же, словно отвергая самое богомерзкое присутствие еврейской сволочи на себе, ржаное поле содрогнулось под серией глухих подземных толчков, разорвавших ровные посадки и уничтоживших добрую пятую часть урожая. Надсадно завыли собаки, а в курятнике бабки Нюры Васильевны издох от разрыва печёнки петух, что предсмертным исповедальным кличем огласил округу, давясь изливающейся из глотки собственной кровью.
Дело было поздним вечером, в самый тёмный час после захода солнца и перед восходом луны. Матерь моя ещё не ложилась, но, услышав пугающие знамения, впала в неистовство и принялась метаться по сеням, изображая, очевидно, товарища Троцкого перед праведным судом Учредительного собрания.
— Евреи пришли! Жиды на наших землях! — восклицала она, заламывая руки и бешено вращая источающими потоки слёз глазами.
— Не бойся, товарищ супруга. Нет страха перед жидом у советского человека, — успокаивал её отец. Однако я видела, что и сам он нервничает, поскольку залез на потолок и, вися на проводе единственной «лампы Ильича», делал странные кульбиты и всё намеревался протаранить лбом ставни избы. — Лучше прочти, о спутница моей бесцельной жизни, «Капитал» Маркса, ибо сказано истинно: и не будет смерти, покуда «Капитал» не читан.
Будучи ученицей начальных классов школы, я тогда ещё плохо себе представляла, кто такие есть и чем примечательны евреи (также порой именуемые жидами), но такое искренне волнение старших по дому передалось, конечно, и мне. Я заёрзала и поправила трусики. Лежащая рядом со мной на палатьях сестра моя ущербная Пыхча крепко спала, и потому во всей развернувшейся тревоге никакого участия не принимала. Но Денис-выродок ещё не сомкнул своих глаз, и от страха принялся громко сипеть и иногда глупо хохотать.
Резко отворилась входная дверь — растрёпанным вбежал в сени Победитель-по-Жизни в облачении типичного дачника — шароварах на босу ногу, хирургических перчатках и с пышно заросшей жёстким воросом грудью, сверкающей двумя розовыми шрамами крест-накрест, оставшихся от участия в Великой Отечественной войне. Готовая в первое мгновение закричать от неожиданно нахлынувшего ужаса, я тотчас же обрела силы успокоиться, поскольку не знала никого более смелого и отважного, как родной дядя мой по отцу со странным именем Победитель-по-Жизни. Ему я доверяла и могла положить девственность своего влагалища на то, что этот человек сделает всё, чтобы защитить свою семью от невзгод и угроз окружающей реальности. Великолепный мужчина, тело и разум которого достойны одновременно и античных атлетов, и античных же философов, сразу же схватился рукой за громкоговоритель и, приставив оный ко рту, продекламировал чётко и спокойно:
— Жиды в деревне Каменской. Всем трудоспособным жителям немедленно укрыться, забаррикадировать двери и окна, особенно же оберегать молодых женщин и детей. Боеспособному населению — принять бой на месте и уничтожить иудейскую угрозу.
…Так началась для меня знаменательная и накрепко вошедшая в историю южной европейской России битва при деревне Каменской, когда ценой обрезания своих половых писиков несколько простых советских мужиков полностью истребили богомерзский отряд из четырёх с половиной ещё более омерзительных евреев — представителей еврейской нации.
