>>5070162Так Бог вырвал из меня всё моё
В проклятии и мучении судьбы
Все миры Его невозвратимо исчезли!
Мне не осталось ничего, кроме мести!
Я высоко воздвигну мой престол,
Холодной и ужасной будет его вершина.
Основание его — суеверная дрожь,
Церемониймейстер — сама чёрная агония.
Кто посмотрит здоровым взором,
Отвернётся, смертельно побледнев и онемев,
Схваченный слепой и холодной смертностью,
Да приготовит его радость себе могилу.
Ибо он отбивает время и даёт знамения.
Всё смелее и смелее я играю танец смерти.
И они тоже: Оуланем, Оуланем!
Это имя звучит, как смерть.
Звучит, пока не замрёт в жалких корчах.
Стой! Теперь я понял.
Оно поднимается из моей души
Ясное, как воздух, прочное, как мои кости…
И всё же тебя, олицетворённое человечество,
Силою моих могучих рук
Я могу схватить и раздавить
с яростной силой
В то время как бездна сияет предо
мной и тобой в темноте,
Ты провалишься в неё, и я последую за тобой
Смеясь и шепча на ухо:
«Спускайся со мною, мой друг!»…
Адские испарения поднимаются
и наполняют мой мозг,
Пока не сойду с ума
и моё сердце в корне не переменится.
Видишь этот меч?
Князь тьмы продал его мне.
Мир должен быть разрушен с проклятиями.
Я сдавлю руками его упрямое бытие.
И, обнимая меня,
он должен безмолвно угаснуть
И затем вниз- погрузиться в ничто,
Совершенно исчезнуть,
не быть, — вот это была бы жизнь…
Слова, которые я учу,
смешались в дьявольскую смесь.
Так что каждый может думать,
что ему угодно!
С презреньем я швырну мою перчатку
Прямо в лицо миру.
И увижу падение пигмея – гиганта,
Которое охладит мою ненависть.
Тогда богоподобный и победоносный
я буду бродить
По руинам мира,
И вливая в мои слова могучую силу,
Я почувствую себя равным Творцу.
Я утратил небо
И прекрасно знаю это.
Моя душа, некогда верная Богу,
Предопределена теперь для ада.
Мне не осталось ничего, кроме мести,
Я высоко воздвигну мой престол,
Холодной и ужасной будет его вершина,
Основание его — суеверная дрожь.
Церемониймейстер! Самая чёрная агония!
Кто посмотрит здравым взором —
Отвернётся, смертельно побледнев и онемев,
Охваченный слепой и холодной смертью.
Всё сильнее и смелее я играю танец смерти,
И он тоже, Оуланем, Оуланем
Это имя звучит как смерть.
Звучит, пока не замрёт в жалких корчах.
Скоро я прижму вечность к моей груди
И диким воплем изреку проклятие всему человечеству.
Мои стихи, необузданные и дерзновенные,
Да вознесутся к тебе о, сатана, царь пира.
Прочь с твоим краплением, священник,
И твоим заунывным пением.
Ибо никогда о, священник,
Сатана не будет стоять за тобой.
Твоё дыхание о, сатана,
Вдохновляет мои стихи;
Твоя молния потрясает умы.
Сатана милостив;
Подобно урагану,
С распростёртыми крыльями он проносится.
О, народы! О, великий сатана!
Воззвание отчаявшегося.
Я чтил его, но только до поры —
Его бесчинств невиданных не счесть.
Разят судьбы слепые топоры,
И выход мой — одна лишь злая месть!
Он растерзал мои остатки сил,
Презренный бог, усевшийся на трон.
Все лучшее, что было — поразил,
И ненавистью будет поражен!
Я вознесу поверх любых вершин
Мой бастион в отверженной стране,
Где правит Смерть в безрадостной тиши,
И Ужас вместе с нею наравне.
И если взглянет чей-то светлый взор,
То пусть замрет он, холодом объят,
Пусть тьма запечатлеет свой узор,
И страх в него вольется, словно яд!
Когда-то попытается вдруг бог
Испепелить мой мрачный бастион,
Но Вечностью отмерится мой срок,
И бог падет, раздавлен и сражен!
