| >> |
No.3150355
> Однажды я проходил по берегу Сухой протоки, разделяющей пополам левобережный остров напротив Хабаровска. Восточная часть протоки уже высохла, обнажив песчаное русло, а западная перестала оправдывать свое название: она превратилась в длинный залив Амура, скрытый густыми зарослями тальника. Откуда-то из глубины этих зарослей ко мне долетали странные звуки, похожие то на тихое хлопанье детских ладоней, то на всплески падающей воды, то на чавканье многих ртов. Временами они сливались в один приглушенный шум, и тогда шлепки и чавканье проступали в нем явственнее всех остальных звуков.
> Привлеченный этим непонятным шумом, я раздвинул тальниковые кусты и увидел перед собой устье маленького ручейка, сбегающего с острова в протоку. Оно сплошь было забито сомами. Сомы ворочались здесь, переваливаясь один через другого, всюду из неглубокой воды торчали их лоснящиеся спины, хвосты и головы. Сомов было так много, а ручей так мал, что из-за тесноты они выталкивали друг друга на берег, опрокидывались, усиленно вращали гибкими телами и ползли вперед.
> Навстречу им из ручья катился непрерывный поток мелкой рыбы — чебаков, карасей, коньков, пескарей, синявок. Между всей этой мелюзгой, иногда оседлав ее, в протоку карабкались раки. Это и привлекло сюда сомов. Они массами пожирали мелкую рыбу, чавкали, хлопали разинутыми ртами и глотали, глотали без конца. Задние напирали на передних, но передние стояли плотными рядами и не хотели уступать выгодных мест. Все они скопились у гнилой талины, поваленной поперек ручья и перегородившей его слабое течение. Вода через валежину едва сочилась и волокла с собой уставших, измученных рыбок, которые падали сверху прямо в открытые пасти сомов. Их громкое чавканье я и принял издали за приглушенные шлепки детских ладоней.
> Сомы жрали торопливо, жадно и много. Они толкались между собой, как поросята у корыта. Их желудки вздулись и стали круглыми. Из открытых ртов торчали рыбьи хвосты вперемежку с клешнями раков. Некоторые, уже не в силах проглотить хотя бы маленькую рыбью икринку, все-таки не отходили от валежины и бесполезно тыкались полными, словно законопаченными, ртами в обессиленных чебаков. Я стоял, как вкопанный. Никогда в жизни не приходилось мне видеть такого рыбьего пиршества. Поистине это был праздник обжорства, где все объедалось, чавкало, давилось, причмокивало.
> Из протоки в устье ручья подходили новые сомы, и, если им удавалось пробиться к валежине, — они хватали добычу на лету, подскакивали и пытались даже перепрыгнуть преграду, чтобы им никто не мешал обжираться.
> Только выйдя из оцепенения, в которое меня привели сомы, я сообразил, что могу, пожалуй, до отказа набить ими свою охотничью сумку. Потеряв всякую осторожность, я спрыгнул с кручи берега к самой воде. Ой, что тут было! Напуганные моим появлением, сомы завертелись в устье ручейка, словно на большой сковороде. Они сотнями хлынули вниз, в протоку. Похоже было, что их сыпали туда из мешка. Иной обжора со страху выкатывался на влажный прибрежный песок и на раздутом, как резиновый мяч, брюхе сползал обратно, попадая не в воду, а на скользкие спины других сомов. В замешательстве сомы бросались из стороны в сторону, норовя поскорей выбраться из ручья, как из ловушки. Вода вокруг закипела, напоминая котел.
> Пока я сбрасывал сапоги и засучивал брюки, чтобы начать охоту, — устье ручья наполовину опустело. Однако в мутной воде замешкался не один десяток сомов, я угадывал их по обнаженным хребтам, прижимал руками к песчаному дну и выкидывал на берег. Сомы стукались о мои ноги, выскальзывали из рук, но я хватал и хватал их, увлеченный необычной охотой.
> Сумка моя действительно наполнилась доверху. Теперь мне можно было разглядеть свою добычу повнимательнее. У некоторых сомов при легком прикосновении к ним из пасти вылетала, подобно пробкам, разная мелкая рыбешка — до того много ее было набито в желудках этих обжор. Позднее мне довелось проверить, что в брюхе одного сома содержалось тринадцать рыбок. Они составляли почти половину его собственного веса!
|
